Дети змей, дети волков

От мысли о конунге Хейд хмурится, отвернувшись от воительницы и глядя на пламя, пляшущее перед самыми их ногами. Ренэйст не знает ничего из того, что случилось за время ее отсутствия, и смерть отца для нее до сих пор неведома. Должна ли Хейд стать той, кто расскажет ей правду обо всем, что случилось? Поверит ли Ренэйст ее словам? Так сильно Хейд похожа внешне на свою мать, что кажется всем, словно бы и внутри она такая же, как Исгерд ярл. Видимо, проклятье это останется с ней на всю жизнь, и, даже умирая, будет видеть она лицо матери, глядя на собственное отражение.

Мысли эти уж точно радовать не могут. Быть может, другим детям и в радость на своих родителей быть похожими, но уж точно не Хейд. Вновь думает она о том, какой бы жизнь ее быть могла, если бы только отец не умер. Хочется верить ей, что если бы Эгилл ярл был жив, он бы любил ее, единственную свою дочь.

Радомир свою еду съедает первым. Он выдыхает тяжело, ощущая, как бульон греет его изнутри, и прикрывает глаза, поставив пустую миску возле себя. Думает ведун о том, хочет ли съесть еще, но решает повременить с этим. Вместо этого принимается он рассматривать не только убранство дома, но и девушку, которую столь неожиданно встретили они в этом лесу. Та совершенно не похожа на Мойру, которая и сама не так давно встретилась на их пути. Мыслями вновь оказывается он в покосившемся каменном доме, затаившемся среди гор, и думает о том, как там Мойра.

Ведун помнит о своем обещании, которое дал ей. И он о нем не забудет.

Едят они в полной тишине, ничего не сказав друг другу. Справившись с бульоном, Ренэйст ставит свою пустую миску сверху миски Радомира и переводит взгляд на Хейд; та так и не притронулась к еде. Волнуется? Разве есть повод для беспокойства? Не считая того, что северянка, которую считали погибшей в крушении, оказалась жива и намеревается вернуться домой. Да и то, что такого в том, что Ренэйст хочет оказаться в родных стенах? Ей там самое место, и семья ее знать должна, что она жива.

Мать, наверное, места себе не находит, смерть младшей дочери стала для нее самым настоящим ударом. Йорунн похоронила Хэльварда, а затем и ее, считая, что младшая дочь отправилась к праотцам. Ренэйст должна позаботиться о ней, дать понять, что все хорошо. Что больше ничего ужасного не произойдет, потому что она будет рядом.

Они молчат еще некоторое время, после чего Ренэйст переводит вновь внимательный взгляд на Хейд, которая, почувствовав это, поднимает голову, смотря Белолунной прямо в глаза. Ворона словно нервничает, ей все чудится, что рядом с ней сидит мертвец, а вовсе не Ренэйст, которую она знает. Да и не выглядит Белолунная знакомо. Волосы обстрижены, кожа темна, но больше всего изменились глаза. Есть в них что-то, чего во взгляде Ренэйст никогда не было, и Хейд никак понять не может, что именно.

Плаванье это их всех изменило. Сломало и выплюнуло, как обломки корабля.

– Что с тобой случилось? – спрашивает Ворона.

– Нет. Сначала ты расскажешь мне, что случилось после того, как я пропала.

Но Хейд лишь качает головой, подняв на нее взгляд зеленых глаз:

– Поверь, после того, что я расскажу тебе, ты вряд ли сможешь сказать хоть что-то о произошедшем с тобой. Поэтому я бы хотела, чтобы ты сначала поведала обо всем, что случилось с тобой.

Такой ответ Ренэйст вовсе не нравится. Что такого могло произойти дома, что Хейд не хочет рассказывать об этом? Да, понимает она, что родные ее и похоронить могли, решив, что она утонула, но эта мысль у Ренэйст с самого пробуждения на песчаном берегу, все время рядом, и потому больше она ее не страшит. Потому северянка уверена, что ничего больше не могло случиться такого, с чем не сможет она справиться. Ренэйст смотрит на Радомира, но тот лишь пожимает плечами, не зная, что и сказать. Это уже ей принимать решение, стоит ли рассказывать хоть что-то из того, через что они прошли.

Сделав глубокий вдох, Ренэйст снова смотрит на Хейд. Изменилось в ней что-то, словно бы и не столь нелюдимой да несчастной она выглядит. Признаться, приятно видеть подобные перемены в дочери Исгерд. Быть может, они смогли бы стать подругами, если бы Хейд не была все время ядовитой и хмурой. Правда, теперь Ренэйст понимает, что во многом подобное поведение Хейд зависело лишь от матери. Изменилась ли она сама после того, как разлучилась с родителями?

Ворона все ждет, даже и не моргает, смотря на нее внимательно. Черты ее лица становятся резкими и грубоватыми, когда Хейд крепче стискивает челюсти. Все ждет, что не проявят к ней доверия, не захотят рассказывать что-то подобное. Даже и не знает она, что у Ренэйст повод есть не доверять ей после всего, с чем она столкнулась по вине ярла архипелага.