Детка

Так – из последних сил – наша Факс закончила публичный сеанс автопсихоанализа. Народ вокруг с горестными восклицаниями плачет навзрыд, припав к парапету Малекона, парапету плача. А через секунду люди уже опять внимают несущемуся из репродукторов хриплому, уверенному голосу XXL, возвещающему о возобновлении карнавалов, запрещенных до сей поры. Никто не удивлен: пока существуют расстрелы, будут и карнавалы. Чтобы в промежутках между первыми можно было поразвлечься. Пока народ забывается в пьянстве, праздничные колесницы и их пышные свиты вновь отменяют. Уж такие хлипкие у нас мозги – мы без остатка растворяем память в самогоне или разливном пиве, выпиваем все до последней капли, а потом спускаем это дело с мочой, исторгаем память, которая если где и засядет, то только в почечном камне, чтобы потом отозваться недолгой коликой. Это наша слабинка, наш крест. Не успеешь оглянуться, а народ уже утирает слезы, быстренько перекладывает трагические истории на мотив конги, и через миг толпа, пританцовывая, двинется за колесницей профсоюза строителей и оркестром «Скорпион».

Все, кроме уже упомянутых соседей, запевают хором, чтобы стереть следы эфемерного прошлого азартом румбы. Фотокопировщица, Мечу и Пучу пытаются разжать зубы Факс, которая снова бьется в припадке падучей. Спускаются сумерки, и Кука Мартинес слушает доносящийся с высоты странный шум, как будто к луне приладили моторчик. Она смотрит на небо: мигающие огоньки самолета движутся в ночной темноте. И, как всякий раз, когда она видит самолет, что случается крайне редко, ее охватывает призрачная надежда на возвращение возлюбленного, по которому так тоскует ее душа. Он – ее спаситель и палач одновременно. Кука настраивается на игривый лад, размышляя о том, что неплохо бы приобрести вставную челюсть, покрасить седые волосы фиолетовой горечавкой, купить капель, чтобы подлечить воспаленные гланды, или пудры – на доллар, спрятанный под одеянием Богородицы Заступницы. Однако она тут же отгоняет эти неуместные мысли. Достав из-за выреза платья кружевной платочек, она вытирает пот со лба Факс. Почувствовав прилив вдохновения, Карукита начинает тихонько напевать. Голос ее похож на контральто Клары из знаменитого дуэта Клары и Марио, который выступает в телепрограмме «Вместе в девять» Эвы Родригес и Эктора Фраги или в «Добром вечере». При этом Кука вспоминает ностальгические времена Мирты и Рауля:

И море, зеркало моей души,
видело, как измену твою
оплакивал я в тиши.

Потом она смотрит на бескрайний небосвод – самолет проглотила туча. Шарик в груди пульсирует, как испорченный семафор; Кука думает, что, возможно, это к дождю или к какому-нибудь доброму либо дурному известию. Пошарив в корзине, она достает небольшую фляжку с напитком домашнего приготовления и делает пару глотков. Потом предлагает подругам, которые с удовольствием соглашаются. К ним подходит какой-то тип и словно бы между прочим предлагает кокаин за доллары. Так как желающих не находится, он потихоньку исчезает в белом «ниссане», битком набитом лесбиянками и итальянскими педерастами. Подруги переходят проспект в направлении Рампы; Факс все еще дрожит, зубы у нее стучат, как кастаньеты. Не успевают подруги пройти и нескольких кварталов, как неподалеку от кино «Яра» Фотокопировщицу окликает некий тип с живописными длинными локонами, обесцвеченными перекисью на манер Ширли Темпл.

– Это ты, Фото? Ну и видок у тебя! А похудела как!

– Зато ты, Активист, у нас красавчик! Вы только посмотрите, какие кудри! Просто король! И где ты только достал перекись? Я уже тыщу лет ее в глаза не видела! Такие страсти – все парикмахерские позакрывали. Ну так рассказывай, Кудреватый Активист.

Кудреватый Активист – таково прозвище этого современного бюрократа, выряженного по последнему крику моду, с серьгой в ухе, жеманного до слащавости. Назвать его гомосексуалистом значит нанести тяжкое оскорбление всем гомосексуалистам. Скорее, это неопределенное нечто.