Я думаю, что фойе можно было бы с уверенностью назвать залом ожидания.
В пабе «Наполеон» мы позвонили с телефона Марго, чтобы узнать, когда закрывается «Гостиная». В восемь. Оттуда было совсем недалеко: мы могли дойти пешком и по дороге подумать, где «повесить» папины останки. (Я до сих пор понятия не имел, что это значит, но надеялся, что папа направит меня в верном направлении.) Пока мы шли, Мэд цитировала свою любимую книгу – «Чужаков». Я ее раньше не читал. Больше всего мне понравилась цитата про двух людей, которые любуются закатом, находясь в разных местах, и как, может, их миры мало отличались друг от друга, потому что оба видели один и тот же закат.
Я думаю, Мэд видит в книгах то же, что я в картинах: невесомую красоту Вселенной.
Теперь она сидела рядом с Базом и Коко. Они листали фотоальбом с примерами работ мастеров из «Гостиной». Нзази стоял у окна, наблюдая за вечерним шоу, а я сидел в своем суперскаковом кресле и думал о своем первом столкновении с миром татуировок.
Мне было шесть. Может, семь. Мы пошли к океану. Мама сидела на стуле, зарывшись пальцами ног в песок. Она любила читать на пляже. Папа расстелил полотенце и валялся на спине. Он любил мечтать на пляже. Я строил замок из песка, потому что мне было шесть. Может, семь.
Я любил что угодно на пляже.
Кусок моего замка обвалился и намок. Папа сел и помог мне восстановить строение. Он потянулся, чтобы взять совок, и я увидел на его плече татуировку. «Что это, папа?» – спросил я. «Компас, – ответил он. – Показывает прямо на восток, видишь?» Я спросил: почему? – как обычно делают шести-а-может-семилетние дети. Он посмотрел на маму. «Давай покажем ему», – сказал он. К тому моменту я уже забыл про свой погибший замок. «Что покажете?»
Мама отложила пляжное чтиво.
Папа отложил совок.
Что-то происходило. Что-то, к чему я не имел отношения. И это меня беспокоило.
Они повернулись и встали рядом, так, что их плечи соприкасались. К моему бескрайнему изумлению, у мамы была такая же татуировка, как у папы, за одним исключением: ее компас показывал на запад.
Их компасы показывали друг на друга.
«Так мы никогда не потеряемся», – сказал папа.
Два щелчка вернули меня из Страны Ничего. Нзази улыбался мне, по-прежнему стоя у окна. Он слегка кивнул, но как-то вопросительно. Я кивнул в ответ, и он повернулся и выглянул за окно. Немного раньше Коко сказала, что Нзази есть что сказать, если только будешь внимательно слушать. Надеюсь, я умел так слушать. За свою жизнь я привык, что люди что-то предполагают обо мне, что-то неверное. Привык, что после этого чувствовал, будто меня ударили под дых. Меньше всего мне хотелось самому раздавать такие удары.
– Ох, боже, – сказала Коко.
Баз быстро пролистнул страницу альбома.
– Боже, – сказала она снова.
Баз перелистнул дальше.
– Ох…
– Коко, – сказала Мэд.
Во взгляде Коко плясали безумные смешинки.
– Мэд, этот чувак сделал татуировку на яйцах. На яйцах! А что вот это такое? – Она ткнула в альбом, лежавший у База на коленях. – Я вообще не знаю.
Баз быстро перелистнул.
Коко не успела его расспросить: на винтовой лестнице раздались шаги. Мужчина с сияющей лысиной и коротким штырьком в носу, огромными дырами в мочках ушей и татуировками в несколько слоев присоединился к нам в нашем зале ожидания.
– Простите за ожидание, ребята. Парнишка наверху сам не знает, чего хочет, а я с утра один работаю, пипец занят, так что… – Он поменялся в лице, увидев нас. – Баз, негодник!
Они так крепко сжали друг друга в объятиях, что с База слетела бейсболка.
Полная противоположность объятиям сбоку.
Коко спрыгнула с дивана, подбежала к ним и обхватила парня за пояс.
– Эй, Тофер!
– Коко, дорогуша, как поживаешь?
Парень – очевидно, его звали Тофер – склонился и обнял девочку.
– Отлично! Я даже не выругалась сегодня ни разу.
Кто-то многозначительно кашлянул.
– Ну, может, час, а не день, – призналась она.
Тофер, медленно хлопая в ладоши, одобрительно кивнул:
– Ты пипец молодец.
Это он, подумал я. Мастер эвфемизмов.
Тофер распрямился и улыбнулся Базу:
– Скучал по тебе, брат. Думал, вы переехали и не сказали мне.
– Да, давно не виделись, – сказал Баз. – Ты как, держишься?
Тофер достал из-под рубашки длинную цепочку с кругляшом на конце.
– Восемь месяцев, шесть дней и… девять часов. – Он убрал медальон обратно, оглядел фойе и остановил на мне взгляд.
Обычно процедура молчаливых вопросов занимала недолго, секунду или две. Обгорел? Инсульт? Врожденный дефект? Потом человек быстро отворачивался, словно я сиял, как солнце в полдень. Я часто думал, что самое несправедливое в синдроме Мёбиуса – это не он сам, а неспособность других людей видеть во мне хоть что-нибудь еще. Вот это меня беспокоило.
Тофер показал на руку База:
– Хочешь сделать детальнее? Любое желание за счет заведения, разумеется. Мы от пары бесплатных татуировок не обеднеем. И, ребят, мне в жизни не отплатить вам за…
– Йо, Тоф! – Раздался голос с галереи. – Ты куда делся, чувак?
Тофер поднял голову к потолку: