Децимация

– А куда сейчас держишь путь?

– Домой. Я уже говорил им.

– Ладно, задерживать тебя не будем, беги быстрей домой. Наверное, давно там не был. А о тебе я слышал, мне рассказывали, – в кожанке удовлетворенно хмыкнул и протянул Сергею его документы. – Нам сейчас такие, как ты, нужны. Приходи завтра на завод. А ты слышал, что в Петрограде революция?

– Слыхал. Поэтому и приехал сюда. Раньше бы так просто из армии не отпустили. Надо и в Луганске буржуев гнать в шею!

– Уже погнали. Город в наших руках. Ты, Федоренко, – обратился он к хриплому, – бери хлопцев и иди дальше, до управы и обратно. Подозрительных задерживай и ко мне.

– Хорошо, – ответил Федоренко и, обратившись к Сергею, с угрозой произнес: – Ну, а с тобой еще встретимся и поговорим.

Он не мог успокоиться от полученного только что отпора и считал себя оскорбленным. Сергей не стал отвечать на его угрозу, и Федоренко, кивнув сопровождающим, пошел с ними по неосвещенной мокрой улице. В кожанке снова обратился к Сергею:

– Завтра придешь на завод и найдешь меня. Фамилия моя Нахимский. Еще раз тебе повторю, что нам нужны сейчас такие люди, как ты, – боевые, знающие дело. А то видишь, кого приходится посылать на охрану города? Молодняк. Старики и семейные не хотят. Оно и понятно – им дома лучше и спокойнее. А этим дашь винтовку, так они считают себя выше околоточного, на кого угодно оружие поднимут. Опасно с этими пацанами – все хотят стрельнуть в кого-нибудь или куда-нибудь. Что с них возьмешь? Революцию понимают, только чтобы задержать, арестовать… – Он замолчал, и без всякого перехода спросил: – Табачок имеется?

– Есть! На дорогу выдали, – Сергей вынул из кармана кисет с махоркой и протянул Нахимскому. Тот взял тонкими, длинными, явно не рабочего человека пальцами солидную щепотку махорки и завернул в носовой платок.

– Попозже покурю, – пояснил он. – Ну, а ты давай быстрей домой, а то, авось, уже не терпится туда попасть. Если еще кто-нибудь из патруля встретится, скажешь, что идешь от меня. Помнишь фамилию? Иди, а завтра буду тебя ждать.

– Завтра буду, – уверил его Сергей. – До свидания.

Они пожали друг другу руки, и Нахимский сказал на прощание:

– А наганом сильно не размахивай, но завтра приходи с ним – может, пригодится, а то у нас с оружием плоховато.

Он повернулся и со своим спутником, который за время разговора не проронил ни единого слова, пошел вниз к заводу. А Сергей пошел дальше. Больше ему никто из патруля не встретился, и вскоре он подошел к родительскому дому.

2

Построенный почти тридцать лет назад дом как бы врос в землю и стал ниже. Сергей, насколько было видно в темноте, заметил, что углы дома подмазаны глиной, и он побелен. Мать следила за его состоянием. Маленькие оконца подслеповато глядели на улицу, и света в них не было видно – мать с отцом, видимо, уже легли спать. Черепичная крыша увенчивалась двумя трубами – родителей и брата. Рядом с расшатанными, давно не крашеными воротами прилепилась калитка. Сергей подошел и толкнул ее. Она была закрыта изнутри и, нащупав рукой на противоположной стороне засов, он тихо отодвинул его, открыл калитку и вошел во двор, в центре которого росло большое абрикосовое дерево. У дверей залаяла собака, и Сергей вначале подошел к окну и постучал в него. Вскоре послышался скрип открываемой внутри двери и женский голос опросил:

– Кто там?

Сергей узнал голос матери и хотел в шутку уже обмануть ее, спросить, а нельзя ли прохожему переночевать у них. Но знакомые, родные интонации материнского голоса сдавили грудь, приостановили на мгновение дыхание, и он голосом, неожиданно задрожавшим от волнения, ответил:

– Мам, это я. Открой?

– Кто? – переспросила мать, открывая дверь. Видимо, она чувствовала, что за дверями не враг.

– Я, Сергей.

Дверь открылась, и мать охнула:

– Сереженька! – она протянула дрожащие руки и приподнялась на цыпочки, чтобы достать своими губами до лица сына. Он наклонился и поцеловал увядшие материнские щеки и поднял голову, чтобы мать не заметила его повлажневших глаз. Ему не хотелось показывать свою минутную слабость.

– Заходи, сынок, заходи в дом…

Наклонившись, чтобы не удариться о притолоку двери, Сергей прошел в сени и открыл дверь в кухню. Там отец уже чиркал спичкой, пытаясь зажечь керосиновую лампу. Наконец, каганец загорелся и осветил кухню рваными, неестественно колеблющимися тенями. Отец шагнул к сыну, молча обнял и трижды расцеловал его. Сергей тоже чмокнул отца в колючие небритые щеки.

– Ну, раздевайся, проходи, садись… – у отца от волнения дрожал голос. – Ань, сбегай к Петру, скажи, что брат приехал, – приказал он матери.

Та, накинув на голову и плечи потертый теплый платок, торопливо вышла из дверей и по двору пошла к старшему сыну, вход в дом которого был со стороны огорода.