Детская библиотека. Том 49

— Для видимости можно и по мордасам лупить друг друга. Кто, если не Витька? Навроцкий? Когда украли портфель, он был с Зиминым в театре, когда убили Зимина — с тобой в цирке. Если он и взял портфель, если и убил Зимина, то Витькиными руками, а сам устроил себе алиби: сначала Художественный театр, потом цирк.

— Вы оба горячитесь, а зря, — сказал Славка. — Один твердит — Витька, другой — Навроцкий. Ну, а сам Зимин? Почему он скрыл пропажу портфеля с документами? Боялся, видите ли, подвести Андрея? Что грозило малолетнему Андрею? Ровным счетом ничего. Больше того! Несмотря на пропажу первых документов, Николай Львович взял домой вторую пачку документов, отправил на дачу жену и дочь, а сам с дороги неожиданно вернулся домой. Зачем? Вспомнил о докладной записке? Ерунда! Николай Львович не тот человек, чтобы забыть о докладной записке. Он вернулся не случайно, вернулся специально, намеренно, поехал на дачу, чтобы убрать из дому Ольгу Дмитриевну и Люду, а сам вернулся. Зачем? Почему?

— Что ты долдонишь: почему, почему? — заметил Генка. — Сам скажи — почему?

— Можно предположить только одно, — сказал Славка. — Зимин должен был встретиться с кем то у себя дома. Встретились, повздорили, они его убили. Но заметьте, документов не взяли. Значит, не в них дело.

— То есть Навроцкий ни при чем, это ты хочешь сказать? — спросил Миша.

— Да, возможно, дело не в Навроцком, не в Витьке, а в ком то третьем. Зимина могли вовлечь в какую то аферу, запутать. Он, допустим, захотел выйти из игры, и его убили, опасаясь разоблачений.

— Зимин был нечестный человек?

— Честный. Может быть, даже сверхчестный. И в этом, может быть, все дело: он в чем то запутался или его запутали.

— Выходит, никому нельзя верить?

Славка качнул головой:

— Просто я больше вижу, больше слышу. Я уже говорил: изнанка жизни. Вы ее не видите, я вижу. Сам подумай: зачем Навроцкому с Красавцевым убивать Зимина? Из за документов? Красавцев мог с этими документами сделать на фабрике что угодно. Эти документы в его руках. Они отлично понимают, что за убийство вышка! Нет, это не Навроцкий, не Красавцев, это другие люди, которых, может быть, никто, кроме самого Зимина, не знает. И именно потому, что никто, кроме Зимина не знает, они и пошли на такое дело.

— Подведем итоги, — сказал Миша. — Генка считает убийцей Витьку Бурова. Так, Генка?

— Да. Допускаю, что Витька был исполнителем, орудием в чьих то руках, возможно, в руках того же Навроцкого, того же Красавцева. Но портфель украл он, убил Зимина он.

— Ясно! Теперь Славкина точка зрения: Зимин запутался в связях с какими то неизвестными нам дельцами, и его убили. Так, Славка?

— В общих чертах, так.

— И, наконец, мое мнение: Витька ни при чем. За этим делом стоит Навроцкий. Итак, встает вопрос: что будем делать?

Славка удивился:

— Что мы можем делать? И почему мы должны что то делать? Следствие само разберется.

— Как мы можем вмешиваться? — добавил Генка. — И зачем? Витьку выручать?

— Да, — сказал Миша, — надо выручать Витьку.

— Бог тебе в помощь. Я этого не собираюсь делать, — заявил Генка.

— Бог мне не помощник и не товарищ. Вы мои товарищи. От вас я жду помощи.

— Что именно?

— Хотелось бы знать, что говорят об этом на фабрике. Твоя тетка, наверно, в курсе.

— Это можно, — согласился Генка.

— А ты, Славка, поскольку ты так хорошо знаешь изнанку жизни…

— Твои насмешки меня не трогают.

— Тем лучше. Так вот. Навроцкий — частый посетитель «Эрмитажа». Не мог бы ты узнать о нем поподробнее?

— Если что нибудь узнаю, скажу.

— Прекрасно! От самого дела вы устраняетесь?

— Я не намерен тратить на это время, да у меня его и нет, — сказал Славка.

— А у меня нет желания защищать Витьку Бурова, бандита! — объявил Генка.

— Ну что ж, — сказал Миша, — значит, на этот раз я остался один.

Глава 29

Чем он располагает? Ничем, в сущности. История с вагоном? Маловато. И все же среди бесчисленных лиц, мелькавших в ту ночь на лестнице, пораженных, взволнованных, испуганных, лицо Навроцкого было единственным, исполненным затаенной тревоги, внутреннего напряжения, готовности к любой неожиданности. Воспоминание об этом лице укрепляло Мишу в его уверенности больше, чем все другое. Опять психология? Ну и пусть.

С чего начинать? Кого он знает из окружения Навроцкого? Только Юру. Но Юра ничего не скажет, верный паж. Продался за ресторанную похлебку, за бефстроганов и кофе со сливками. Не с него надо начинать.

Начинать надо с Андрея Зимина и Леньки Панфилова. Витьку они будут защищать, выгораживать, и все же могут обнаружиться какие то подробности, что то существенное в пользу Витьки. А все, что в пользу Витьки, то против Навроцкого. И говорить больше не с кем, надо говорить с ними.

Шныра и Фургон дежурили в бригаде распределения, и Миша отправился на кухню.

Нагретым кухонным ножом Кит ловко разрезал круг масла на одинаковые кубики. Виртуоз, ничего не скажешь! Человек, нашедший свое призвание.

Шныра и Фургон чистили картошку.

— Потоньше срезайте кожуру, который раз вам говорю! — выговаривал им Кит.

— Картофельная каторга! — пробормотал Шныра с отвращением.