— Пришло время показать мне твою верную службу и твое искусство. Монарх, который гостит у нас, как известно, кушает лучше всех, кроме меня; он большой знаток изысканной кухни и мудрый правитель. Позаботься же, чтобы ежедневно мой стол был уставлен яствами, от которых удивление его все возрастало бы. При этом, под угрозой моей немилости, не моги, покуда он здесь, два раза подавать одно и то же блюдо. Зато разрешаю тебе требовать от моего казначея все, что тебе угодно. Бери даже золото и алмазы, буде тебе понадобится поджарить их в сале. Я соглашусь лучше стать бедняком, чем краснеть перед ним. — Так сказал герцог. Карлик же учтиво поклонился и молвил:
— Будь по слову твоему, о господин! Видит бог, я сделаю так, чтобы все пришлось по вкусу этому королю объедал.
Крошка-повар пустил в ход все свое искусство. Он не жалел сокровищ своего господина, но еще меньше щадил он самого себя. Весь день хлопотал он, окутанный облаками дыма и огня, и под сводами кухни неумолчно звенел его голос, ибо как истый властелин распоряжался он поварятами и младшими поварами… Господин, я мог бы последовать примеру алеппских погонщиков верблюдов, которые в тех сказках, что рассказывают путникам, повествуют о том, как вкусно едят их герои. Целый час перечисляют они все подаваемые яства и возбуждают этим сильное желание и еще более сильный голод у своих слушателей, так что те невольно развязывают свои припасы и устраивают трапезу и щедро кормят погонщиков верблюдов; но я поступлю не так.
Чужеземный монарх уже четырнадцать дней гостил у герцога и жил в роскоши и веселье. Они кушали не меньше пяти раз на дню, и герцог был доволен искусством карлика, ибо по лицу гостя он видел, что тот удовлетворен. Но на пятнадцатый день случилось герцогу позвать карлика к столу, представить его монарху, своему гостю, и спросить, доволен ли тот карликом.
— Ты замечательный повар, — ответил чужеземный монарх, —
Карлик очень перепугался, ибо ничего не слышал об этом короле паштетов, но собрался с духом и сказал:
— О господин! Я надеялся, что еще долго будешь ты освещать своим присутствием нашу столицу, поэтому и не торопился. Ибо чем мог повар ознаменовать последний день твоего пребывания, если не королем всех паштетов?
— Так? — смеясь, возразил герцог. — А что касается меня, ты, верно, собирался дождаться моей смерти, дабы ознаменовать ее? Ведь и мне ты тоже никогда не подавал этого паштета. Но подумай, как иначе ознаменовать день расставания, ибо завтра ты должен подать к столу этот паштет.
— Будь по слову твоему, господин мой! — ответил карлик и вышел. Но вышел он нерадостный, ибо настал день его позора и несчастья: он не знал, как изготовить паштет. Поэтому он отправился к себе в комнату и стал плакаться на судьбу. Тут подошла к нему гусыня Мими, которой разрешалось ходить у него по комнате, и спросила о причине его горя.
— Уйми свои слезы, — сказала она, услышав о паштете Сузерен. — У моего отца это блюдо часто подавалось к столу, и я приблизительно знаю, что в него входит. Возьми того и другого, столько-то и столько-то, и если это и не совсем то, что собственно требуется, не беда, — вряд ли уж у нашего господина и его гостя столь тонкий вкус. — Так говорила Мими. Карлик же подпрыгнул от радости, благословил тот день, когда купил гусей, и принялся за изготовление короля паштетов. Сначала он сделал его на пробу, и паштет вышел на славу, и главный заведующий герцогской кухней, которому он предложил его отведать, снова стал расхваливать всеобъемлющее искусство Носа.
На следующий день приготовил он паштет в большой форме и, украсив его цветочными гирляндами, еще теплым, прямо с огня, отослал к столу. Сам же он надел свою лучшую праздничную одежду и пошел в столовую. В то мгновение, когда он входил, дворецкий как раз разрезал паштет на ломти и подавал их на серебряной лопатке герцогу и его гостю. Герцог откусил в свое удовольствие, возвел глаза к потолку и, проглотив, сказал:
— Ах, ах, ах, поистине, правильно называют этот паштет королем паштетов; но зато и мой карлик — король поваров; не так ли, дорогой друг?
Гость взял в рот несколько крошек, тщательно распробовал и прожевал их, улыбаясь при этом насмешливо и загадочно.
— Кушанье приготовлено весьма умело, — ответил он, отодвигая тарелку, — но все-таки это не настоящий Сузерен, как я, собственно, и думал.
Тогда герцог гневно наморщил лоб и покраснел от стыда.
— Паршивый карлик! — воскликнул он. — Как смел ты причинить мне такое огорчение? Ты, верно, хочешь, чтобы я приказал снести тебе башку в наказание за плохую стряпню?
— О господин мой! Ради всего святого, я приготовил это кушанье по всем правилам искусства, — невозможно, чтобы чего-либо недоставало, — дрожа сказал карлик.