Детская библиотека. Том 9

— Итак, юного Альмансора отвели в лагерь к франкам. В общем, жилось ему там неплохо, так как один из военачальников позвал его к себе в палатку и забавлялся ответами мальчугана, которые ему переводил толмач; он позаботился, чтобы тот не терпел недостатка в одежде и пище. Но Альмансор сильно тосковал по отце с матерью. Он проплакал много дней, однако слезы его не тронули франков. Затем франки снялись с лагеря, и Альмансор было думал, что ему позволят вернуться домой; но не тут-то было: войска передвигались, воевали с мамелюками, а Альмансора таскали повсюду за собой. Когда же он молил полководцев и военачальников отпустить его домой, они отказывали ему в этом и говорили, что он взят в залог верности его отца. И так он много дней провел с ними в походе.

Но вдруг по войскам прокатилось волнение, не ускользнувшее от мальчика; всюду толковали о свертывании, о возвращении домой, о посадке на корабли, и Альмансор был вне себя от радости, ибо теперь, когда франки возвращались к себе на родину, теперь, верно, отпустят и его. Войско с обозом потянулось к берегу моря, наконец, показались и суда, стоящие на якоре. Войска принялись грузиться на корабли, но ночь наступила раньше, чем успела погрузиться хотя бы часть войска. Как ни боролся Альмансор с дремотой, — ведь каждую минуту он ждал, что его отпустят домой, — все же под конец на него напал глубокий сон, и он подумал, что франки подмешали ему чего-нибудь снотворного в воду, ибо когда он проснулся, яркое солнце светило в комнатку, в которой он не был, когда засыпал. Он вскочил со своего ложа, но как только очутился на полу, сейчас же упал, так как пол качался ау него под ногами, а кругом все ходило ходуном и вертелось. Он поднялся и, держась за стены, побрел из комнаты.

Вокруг стояли странные рев и свист; он не знал, сон ли это или явь, так как никогда не видал и не слышал ничего подобного. Наконец добрался он до узенькой лестницы; с трудом поднялся наверх, и — о, ужас! — со всех сторон обступило его небо и море: он был на корабле. Тут принялся он жалобно плакать, хотел домой, хотел броситься в море и вплавь добраться до родины; но франки удержали его, а один из полководцев позвал к себе, обещал, если он будет послушным, скоро вернуть его на родину и объяснил, что отправить его домой было невозможно, а если бы его оставили одного на берегу, он пропал бы с голоду.

Но франки не держат слова, ибо корабль плыл много дней и наконец пристал к берегу, — но то был не Египет, а Франкистан! За долгий путь и за пребывание в лагере Альмансор научился понимать и немножко говорить на языке франков, что очень пригодилось ему в стране, где никто не знал его языка. Много дней вели его в глубь страны, и всюду по пути сбегался народ, чтобы поглазеть на него, так как спутники его говорили, будто он сын владыки Египта, приславшего его в Франкистан для окончания образования.

Но солдаты говорили это только для того, чтоб уверить народ, будто они победили Египет и заключили с этой страной крепкий мир. После многодневного пути по стране франков дошли они до большого города, цели их странствия. Там его передали лекарю, который взял его к себе в дом и обучил всем местным нравам и обычаям.

Перво-наперво облачили его в франкскую одежду, узкую и тесную и далеко не столь красивую, как египетская. Затем запретили кланяться, скрестив руки; теперь, чтобы выразить кому-либо свое уважение, ему следовало одной рукой снять с головы огромную черную фетровую шляпу, которую там носили все мужчины и которую нахлобучили и на него; другую руку следовало отвести в сторону и шаркнуть правой ножкой. Запретили ему также сидеть, поджав ноги, по доброму восточному обычаю — теперь ему приходилось сидеть на высоких стульях, свесив ноги на пол. Еда тоже доставляла ему немало огорчений, ибо всякий кусок, раньше чем поднести ко рту, следовало проткнуть железной вилкой.

Лекарь был человеком суровым и злым и мучил мальчика; так, если тому случалось по оплошности сказать какому-либо гостю: «Салем алейкюм!» — он бил его палкой, ибо следовало говорить: «Votre serviteur».[8] Ему было запрещено думать, говорить, писать на родном языке, — пожалуй, он мог на нем только грезить; возможно, он и совсем позабыл бы свой язык, если бы в том городе не жил один человек, оказавший ему большую поддержку.

Это был весьма ученый старик, понимавший многие восточные языки: арабский, персидский, коптский, даже китайский — все понемножку, в том краю его почитали чудом учености и платили ему большие деньги, дабы он обучал этим языкам других. Этот человек звал к себе Альмансора по нескольку раз на неделе, потчевал его редкостными плодами и другими лакомствами, и юноше казалось, будто он дома. Старик был очень странным человеком. Он заказал Альмансору одежду, какую носят в Египте знатные вельможи. Эту одежду хранил он у себя в доме в особом покое. Когда к нему приходил Альмансор, он посылал его со слугой в тот покой, и там юноша переодевался согласно обычаю своей родины. Затем они отправлялись в «Малую Аравию», так называлась одна зала в доме ученого.