Детская библиотека. Том 9

— Мой друг Мустафа, — обратился он к старому дервишу, — глаза мне застилает пелена слез, и я не могу разобрать, запечатлелись ли у него на лице черты его матери, в которую мой Кайрам был лицом, подойди и вглядись в него.

Старик подошел, долго глядел на него, наконец положил руку на чело юноше и сказал:

— Кайрам, как гласит изречение, которое я дал тебе с собой в лагерь франков в тот скорбный день?

— Дорогой учитель, — ответил юноша, прикасаясь губами к его руке, — оно гласит: «Кто любит Аллаха и чист душой, тот не одинок и в пустыне горестей, ибо с ним двое спутников, они поддержат и утешат его».

Тогда старик с благодарностью возвел очи к небу, привлек юношу к себе на грудь, передал его шейху и сказал:

— Возьми его; как верно то, что ты тосковал по нем десять лет, так верно и то, что это твой сын Кайрам.

Шейх не помнил себя от радости и счастья. Он не мог наглядеться на вновь обретенного сына, из черт которого явственно проступал образ былого Кайрама. И все присутствующие радовались вместе с ним, ибо любили шейха, и каждому казалось, будто ему самому судьба подарила сына.

Песни и ликование снова огласили хоромы, как в дни счастья и радости. Юноше пришлось повторить свой рассказ теперь уже во всех подробностях, и все хвалили арабского ученого и императора и всех, кто принимал участие в Кайраме. Гости разошлись только поздно ночью, и шейх щедро одарил всех своих друзей, дабы они сохранили память об этом дне радости.

Четырех же юношей он представил своему сыну и пригласил их посещать его, и было решено, что он будет читать с писателем, пускаться в недалекие странствия с художником, радоваться пляске и пению с купцом, а четвертый будет ведать развлечениями. Их тоже щедро одарил шейх, и, радостные, покинули они его дом.

— Кого нам благодарить за все, — рассуждали они, — кого как не старца? Кто мог бы это подумать, когда мы стояли у этого дома и судачили о шейхе?

— А ведь легко могло случиться, что мы пропустили бы мимо ушей речи старика, — молвил другой, — или, чего доброго, подняли бы его на смех. Он был в жалком рубище, и кто мог подумать, что это мудрец Мустафа?

— Как странно! — сказал писец. — Вот на этом самом месте мы громко выразили свои желания. Один мечтал о странствиях, другой — о пенье и плясках, третий — о веселых пирах с друзьями, а я — о чтении и сказках, — и вот все наши мечты осуществлены. Ведь я могу читать все книги шейха и приобретать, какие я захочу.

— А я могу убирать его стол и распоряжаться всеми увеселениями и сам принимать в них участие, — молвил другой.

— А я? Как только западет мне на сердце желание послушать пение и игру на лютне или посмотреть на пляску, я могу пойти к нему и попросить его отпустить со мной его рабов.

— А я, — воскликнул художник, — до сего дня я был беден и не мог и шагу ступить из города, а теперь я могу пуститься в любой путь!

— Да, — подхватили все вместе, — хорошо, что мы последовали за старцем, — кто знает, что иначе сталось бы с нами?

Так сказали они и, радуясь и ликуя, разошлись по домам.

ХАРЧЕВНЯ В ШПЕССАРТЕ

Харчевня в Шпессарте

Много лет тому назад, когда дороги в Шпессартском лесу были еще плохи и по ним не так много ездили, шли по этому лесу два молодца. Одному на вид было лет восемнадцать, и он был оружейный мастер; другому же, золотых дел мастеру, судя по внешности, было никак не — больше шестнадцати лет, и теперь, верно, он в первый раз странствовал по белу свету. Вечер уже наступил, и тени гигантских дубов и буков затемняли узкую дорогу, по которой шли путники. Оружейный мастер бодро шагал вперед, насвистывая песенку и изредка разговаривая с Веселым, своей собакой, и, казалось, не-очень тревожился тем, что ночь близка, а ближайший ночлег еще далек. Но Феликс, золотых дел мастер, часто боязливо оглядывался. Когда ветер шелестел в деревьях, ему казалось, будто он слышит шаги позади себя; когда же придорожные кусты, качаемые ветром, раздвигались, ему мерещились чьи-то притаившиеся за ними лица.

А от природы золотых дел мастер не был ни суеверен, ни труслив. В Вюрцбурге, где он учился, он слыл среди товарищей храбрым малым, с отважным сердцем в груди, но сегодня ему было не по себе. О Шпессарте ему столько всего рассказывали: говорили, что разбойничья шайка хозяйничает там, что многих путников ограбила она в последнее время; поговаривали даже о нескольких ужасных убийствах, совсем недавно совершенных там. И ему невольно становилось страшно за свою жизнь, — как могли они вдвоем справиться с вооруженными разбойниками? Он даже начинал раскаиваться, что послушался оружейного мастера и согласился пройти еще перегон, вместо того чтобы переночевать на опушке леса.

— Если меня сегодня ночью убьют, лишат жизни и всего, что я несу с собой, ты будешь виноват, мастер! Это ты своей болтовней заманил меня в этот страшный лес.