Детская книга

Иногда он думал, что нарочно влюбляется в таких, как Том, – с виду простых, в каком-то смысле добродетельных, но непроницаемых, – словно желая сохранить в себе какую-то существенную отдельность, одинокость, потребность в которой была глубже потребности в любом человеческом контакте. Джулиан был рад, когда ему удавалось вызвать у Тома улыбку. Джулиан любил делать Тому подарки и видеть, как тот краснеет от удовольствия. Но больше всего он любил потом возвращаться в одиночество собственной спальни и смотреть на себя, доставляющего удовольствие самому себе.

Этой морали его не учил никто. Любовь – высшая ценность: так говорили книги, так говорили учителя. Джулиану приходилось верить, что это так. Или что это может быть так. Ну что ж, значит, он будет любить Тома и узнает, каково это, и будет восхитительно страдать из-за того, что они так друг от друга далеки.

* * *

Они сошли с омнибуса и встали в очередь к воротам Бине, чтобы купить билеты. Они проехали на движущейся мостовой мимо различных диковин, мимо окон парижских домов – иные были стыдливо закрыты ставнями, иные давали возможность заглянуть в чужие гостиные и на чужие балконы. На каждой полосе движущейся лестницы стояли столбики с медными шишечками, предоставляя опору для меняющих полосу и скорость движения. Женщины, чтобы совершить небольшой прыжок, хихикали и подбирали юбки. Джентльмены и карманные воришки протягивали руки, чтобы их поддержать. Джулиан и Том, пользуясь тем, что они мальчики, схватились за руки и несколько раз быстро перескочили с полосы на полосу. Здесь были тысячи людей из сотен городов и стран – они несли мешки с едой, элегантные трости, зонтики от солнца, свертки. В воздухе висел иностранный запах. Джулиан знал, что это сыр с чесноком. Том не знал. Он принюхивался, как охотничья собака на поле.

Они пошли на большое колесо обозрения. Сели бок о бок, залитые солнечным светом, в кабинку и поднялись в синее небо, рядом с прямостоячей железной клеткой Эйфелевой башни и изрыгающими дым трубами электростанции. Они увидели реку и мосты, воображаемые дворцы вдоль реки, огромный небесный глобус, внутрь которого можно было залезть и покрутиться вдоль зодиакального круга.

Джулиан как бы между делом заметил, что боится головокружения. Том коснулся его, ободряя, и сказал: секрет в том, чтобы смотреть вдаль, а не вниз. Он сказал, что сам на высоте вполне счастлив, гораздо неприятнее – удушье, которое он испытывает в толпе. Он сказал, что не знает, сможет ли когда-нибудь жить в большом городе. А что же ты хочешь делать, спросил Джулиан. Они все еще поднимались. Джулиан снова вспомнил цитату из Донна. На самом верху, в высшей точке круга, он коснется Тома. Том сказал, что он любит бродить «поверху», по холмам Даунса, и не знает, чего еще можно желать, хотя и понимает, что нужно желать чего-нибудь. Оба засмеялись при мысли о том, что висят высоко в небе над Парижем и обсуждают прогулки по английским холмам. Они начали спускаться, и в этот миг Джулиан, будто случайно, качнулся к Тому. Том в ответ невозмутимо повел плечом. Их не тряхнуло электрическим током.

* * *

Проспер Кейн был очень занят – и музейными, и личными делами. Он обменивался сведениями и советами с новым австрийским Музеем прикладных искусств. Он интересовался приобретением новых скандинавских изделий из металла. Его волновал энтузиазм одного из судей выставки, Джорджа Дональдсона, приобретшего коллекцию мебели в стиле ар-нуво с намерением преподнести ее в дар Музею Виктории и Альберта. Самому Кейну было приятно общаться с дизайнерами из Австрии, Германии, Бельгии. То, что он – военный, иногда создавало неловкость при светском общении с французами. Он чувствовал, что его винят во всей южноафриканской военной авантюре, хотя на самом деле не одобрял ее ни как военный, ни как гражданин.

Еще одной причиной для трений между ним и французскими военными было «дело Дрейфуса». Кейн всегда считал, что несчастный офицер-еврей, шесть лет назад осужденный за государственную измену и сосланный на Чертов остров, невиновен. Ярость его сторонников, расследование, проведенное отважными людьми, самоубийство главного обвинителя – все это, несомненно, доказывало его невиновность. В прошлом году изможденную тень человека привезли во Францию и судили снова. И снова признали виновным. Это возмутило Кейна не меньше, чем сторонников Дрейфуса во Франции. По случаю Выставки Дрейфусу предложили помилование – чтобы избежать международных инцидентов и уличных беспорядков внутри страны. Хорошенькое дело, подумал тогда Кейн, – помилование за преступление, которого ты не совершал.