Детская книга

Насколько Филип мог судить, обжиг шел гладко. Филип равномерно подкладывал дрова, стараясь, чтобы пламя было ровным и не сильно дымило. Он подглядывал в разные смотровые окошки за ревущей алой гекатомбой, вихрями и россыпями пламени, ослепительного в центре, более тусклого по краям. В добровольных помощниках-кочегарах недостатка не было, но приходилось смотреть, что они закладывают в печь. Посуда, обожженная неровно или на грязном топливе, может покрыться солями серы, стать тусклой, пятнистой, некрасивой. Серные пары возникают от недостатка кислорода. Или от избытка. Лучшие дрова Филип приберегал на самый конец. Ему охотно помогал Том Уэллвуд, который притащил кучу ящиков, некогда составлявших Темную Башню, и теперь совал их в топочные отверстия. Том притащил и свою армию кукол-пугал: мы можем сжечь их под конец, чтобы их поглотила огненная пучина, сказал он. Филип проверил, нет ли в куклах чего-нибудь такого, отчего в пламени появятся вредные примеси или оно будет гореть неровно. Пришла и Дороти – в выходные она не училась – с Гризельдой и немцами, которые тоже помогали таскать дрова. Все вспоминали историю Палисси, которому пришлось побросать в печь собственную мебель, чтобы завершить пробный обжиг и испытание новой белой глазури. Солнце опустилось ниже, и небо потемнело. Тепло и свет пели и плясали в печной трубе.

Моллет сидел с Доббином – они пили эль и жевали домашний хлеб с крошащимся сыром. Подошел парень в рыбацких сапогах и тяжелой куртке и потянул Фрэнка за рукав. Фрэнк послушал, помотал головой, словно пытаясь прочистить мозги, встал и принялся оглядывать собравшихся. В свете углей, у кострища, на котором сейчас пекли картошку, сидела Серафита. У нее явно туманилось в голове – как обычно. Фрэнк продолжал оглядываться и увидел Проспера Кейна, склонившегося над Имогеной Фладд. Фрэнк подошел к ним не спеша, улыбаясь попадающимся на пути прихожанам:

– Майор Кейн. Можно вас на два слова?

Они отошли на край сборища, в темноту.

– Я только что получил весточку от Баркера Туми. Он рыбак, удит в Дандженессе. Он поймал ботинок. Похоже, тот недолго пробыл в воде. Баркер думает, что это ботинок мистера Фладда. Он считает, что кто-нибудь должен посмотреть.

– Что вы хотите сказать, мистер Моллет?

– Я обеспокоен отсутствием, уже довольно длительным, мистера Фладда.

– Его родные и друзья, по-видимому, не слишком обеспокоены.

– Это верно. Он действительно часто уходит из дому, не сказав ни слова, иногда на несколько недель.

– И вы считаете, у вас есть основания полагать, что нынешний случай чем-то отличается?

– Майор Кейн, я не католик. Я англиканин либерального толка. В нашей Церкви не принята исповедь. Она не является одним из признаваемых таинств. Но люди рассказывают мне всякое. И рассчитывают на мое молчание. Я считаю своим долгом выслушать человека. И сохранить услышанное в тайне.

– Зачем вы мне все это говорите?

– Я боюсь, что Бенедикт Фладд мертв. Я боюсь, что он вошел в море там, в Дандженессе, где глубоко и сильные течения.

– И у вас есть на то конкретные причины?

– Он пришел ко мне… сразу после своей лекции в лагере. Сказал, что собирается покончить с собой. Я должен добавить: он и до того неоднократно выражал такие намерения.

– Вы хотите сказать, что он исповедовался вам в…

– У него была привычка открывать мне… хорошо, что не слишком часто… разные вещи о себе, о своей прошлой жизни… о своей жизни… Майор Кейн, я мало сведущ в мирских делах. Я полагаю, что с профессиональной точки зрения ничто человеческое меня удивлять не должно. Я знаю, что мне не следовало бы об этом рассказывать. Я должен был бы хранить молчание. Но он рассказывал мне все это… рассказывал мне… не затем, чтобы я мог предложить ему прощение Церкви… но чтобы меня ранить. Я даже не знаю, правда ли то, что он рассказывал. Я только знаю, что мне было вредно даже слушать его рассказы. И что он именно на это и рассчитывал. Простите меня. Я не в себе. Я действительно думаю, что он мертв. Но все, что у нас есть, – один ботинок.

– Я собираюсь жениться на Имогене, дочери Бенедикта, – сказал Проспер Кейн. – Так что для меня это, можно сказать, семейное дело.

Лицо Фрэнка задергалось, как будто он вот-вот расплачется.

– Я знаю Фладда много лет, – продолжал Кейн. – Меня уже не удивить никакими его речами или поступками. Вы хороший человек, великодушный, вы выполнили свой долг – в том числе и тем, что известили меня. Пойдемте поговорим с этим рыбаком.

* * *