Детская книга

– Я хочу поставить пьесу с волшебством, которая будет ближе к Gesamtkunstwerk Вагнера, чем к пантомиме. В лагере на болоте Денге мы сделали первый шаг к такой постановке. Что нам теперь нужно, так это вариации – именно вариации – старых знакомых сказок, вкрученных нам в душу. Темный чертог под холмом, гость, танец болотных огоньков. Да, мы можем использовать театральную машинерию – не для того, чтобы у нас летали сладенькие хорошенькие девочко-мальчики в пижамках, но чтобы над сценой парили «белые дамы», чтобы летучие мыши и ящеры-драконы карабкались по скалам и ветвям. Я умею работать с освещением и тенями, как никто другой в этой стране. В Германии есть кукольники, которые масками и марионетками способны зачаровать зрителей-детей и выбить из колеи зрителей-взрослых.

– Если вы планируете Gesamtkunstwerk, то вам понадобятся и певцы? – спросил Хамфри.

– Это не будет опера. Но в ней будет неземная музыка. Я вижу потайные флейты, скрытые барабаны и тамбурины. И рыдающие голоса, звенящие на ветру.

Он добавил:

– Дорогая Олив, я полагаюсь на вас: напишите мне такую сказку.

– Это будет нелегко…

– Но вы справитесь.

– У меня есть идея…

– Да?

– Но мне нужно подумать. Честное слово, я буду об этом думать.

* * *

В кенсингтонском доме воцарилось новое, бьющее в глаза счастье. Оно наводило на Флоренцию уныние, которому она изо всех сил старалась не поддаваться. Флоренция с Имогеной смотрели, как тащат вверх по узкой лестнице новую двуспальную кровать. Кровать была очень нарядная, с херувимами на изголовье – совсем не тот катафалк, что приснился Просперу. Флоренция засмущалась, глядя на кровать, хоть и постаралась не показать этого. Проспер и его молодая жена не могли друг от друга оторваться, хоть и старались сдерживаться, когда Флоренция была поблизости. Флоренции это действовало на нервы – она была de trop[76] в родном доме, и не по своей вине. Имогена как-то попыталась с ней поговорить:

– Я понимаю, тебе очень странно видеть… теперь, когда я…

– Конечно странно, – отрезала Флоренция. – Но это не важно. Не надо об этом говорить.

– Но я…

– Просто будьте счастливы. Я вижу, что вы счастливы.

– Я…

– Я же сказала – не надо.

* * *

Она и с Герантом, своим женихом, тоже не хотела об этом говорить. Герант часто приходил к ним – ему приходилось бегать по всяким делам между Пэрчейз-хаузом, хозяин которого так и не вернулся, «Серебряным орешком» и Музеем. В ноябре 1904 года Герант умудрился стать членом фондовой биржи до того, как правила приема ужесточили. В канун нового, 1905 года он явился на ужин к Кейнам. Его встретила Флоренция.

– Я тебе кое-что принес, – сказал он. И протянул ей коробочку в вишневой бумаге, с серебряным бантом.

Внутри было красивое кольцо с незабудками из аметистов и лунных камней в плетеных серебряных листьях, работы Генри Уилсона, учителя Имогены.

– Серебро мое собственное, – сказал Герант. – Я купил его на складе в Сити. И камни тоже купил, у знакомого, который занимается шахтами. Надеюсь, ты будешь его носить. Надеюсь, размер подойдет. Я спросил у Имогены.

Флоренция была поражена. Кольцо очень красивое. Она не ожидала такого от Геранта. Хотя и совершенно непонятно почему. Она выжала из себя:

– Но помолвка не объявлена…

– Тебе не нравится кольцо?

– Как оно может не нравиться? Оно прекрасно. Только…

– Я буду счастлив, если ты станешь носить его на другой руке.

Флоренция сказала:

– Я решила идти учиться в Кембридж, в Ньюнэм-колледж. Я уже подала заявление.

Это была неправда.

– Я рад, – ответил Герант. – Я думаю… я думаю, что тебе там будет хорошо. Какое-то время. Я считаю, что женщины должны учиться и работать. Я могу приезжать в колледж и выводить тебя погулять.

Флоренция подумала, что он хороший человек, а она им беззастенчиво пользуется. Она была проницательна и понимала, что женщины склонны пренебрежительно относиться к мужчинам, которым при желании могут сделать больно. Она подумала: «Если бы я относилась к Геранту, как Имогена к папе, я бы бросилась ему на шею и зарыдала». Она медленно надела красивое кольцо на правую руку. Размер подошел идеально. Герант галантно и бережно взял эту руку и поцеловал ее. Потом поцеловал гладкую щечку Флоренции. В голове у него пронеслось лихорадочное видение – сплетенные ноги и ягодицы на измятой постели мамзель Луизы, которой он совсем недавно нанес визит, хоть и понимал, что этого делать не следует. Возможно ли, что Флоренция когда-нибудь станет вести себя так же? Он подумал: между тем, что люди думают, и тем, что они делают, зияет огромная дымящаяся пропасть, и это очень странно. Он решил удержать руку Флоренции, но тут вошли Проспер и Имогена. Они сами держались за руки, а у подножия лестницы еще и поцеловались на ходу.

– О, какое прекрасное кольцо! – воскликнула Имогена.

Флоренции захотелось кого-нибудь убить, но она сама не знала кого.

* * *