Журналистке не хотелось покидать очаровательный домик. Виолетта напоила ее кофе, а Хамфри отвез на станцию.
– Ви, как ты думаешь, где Том?
– Ходит где-нибудь. Как всегда.
– Эта женщина хотела с ним поговорить.
– Наверняка его потому и нету. Он, конечно, не от мира сего, но понимает, что именно сейчас лучше залечь на дно.
Том сделал неожиданный привал. Он наткнулся на сарай на краю вырубки, среди полей, покрытых стерней, вошел и увидел дрова и тюки соломы. Он распростерся на соломе и стал слушать мышиный шорох и карканье грачей в лесу.
Он уснул без снов, а когда проснулся, не сразу понял, где он и почему. На него мрачно смотрел человек с серо-белой пышной бородой, в приплюснутой шляпе.
– Извините, – сказал Том. Собственный голос показался ему странным. – Я ничего плохого не сделал.
– А я вроде и не говорил, что сделал.
– Я сейчас пойду.
– Куда это?
Они вышли на склон холма и поглядели на горизонт.
– Вон туда, я думаю. Мне надо в «Жабью просеку».
– Вон туда. Угу. Иди по тропке мимо того леска и возьми вправо, и при удаче выйдешь на дорогу. Ты голодный?
– Есть немного, – ответил Том. Он и хотел изнурить себя, и теперь был рад тому, что мысли замедлились, а голод казался не частью его существа, но чем-то отдельным.
Старик дал ему яблоко, красно-желтое, сочное, и Том вонзил в него зубы. Затем старик предложил ему отломанный кусок лепешки с начинкой – в основном из овощей: брюква, морковка, лук.
Они вышли на тропу в ярком солнечном свете, и Том снова пустился в путь по меловым дорогам и короткой траве холмов, вверх, к горизонту.
Легче всего было попасть домой, выйдя на большак, который огибал Биггин-Хилл и шел на юг к Уэстерхэму. Том стоял на гребне и озирался; холодный ветер играл его волосами.
Он повернул налево, а не направо, к Дауну, и продолжал путь на восток, в сердце Северного Даунса.
Он намеренно себя изнурял. Тело было чем-то таким, за чем он наблюдал, шагая, растягивая и сокращая мышцы.
Он думал: «А что до головы, у меня там особо много никогда и не было, правда».