Детский дом

— Зайди, — коротко, тоном, не предвещающим ничего доброго, сказала Мария Васильевна, покосившись на разбитое стекло моих очков.

Ох, тяжко было переступать порог ее кабинета с массивным чернильным прибором на письменном столе, с бюстом Ленина на тумбочке. Кто только здесь не перебывал! За малейшую провинность — отвечай. Спуску никому не было.

— Позор! — сразу обрушила на меня свой гнев Мария Васильевна. — Опять драка! Этого, Маринов, я от тебя не ожидала. Председатель совета пионеротряда, и заодно с хулиганами! Чего же спрашивать с других?

Ее широкое, резко очерченное лицо покраснело от возмущения, коротко подстриженные, с проседью волосы, схваченные алой косынкой, вздрагивали от резких движений головы. Своими ладонями Мария Васильевна упиралась в настольное стекло, отчего плечи ее были приподняты и вся полная, широкая фигура казалась мне какой-то очень большой и сильной.

Я стоял красный, опустив голову. Особенно неловко я чувствовал себя еще и потому, что здесь же была наша пионервожатая Роза. Мне Роза всегда доверяла, в трудных случаях старалась выручить, поддержать. В ее присутствии выглядеть провинившимся было стыдно.

— Очки тебе в драке разбили? — вдруг спросила Легздайн.

Я молча и хмуро кивнул.

— Поздравляю. На новые теперь денег не дам, ходи, как знаешь.

Переждав, когда заведующая немного успокоится, Роза пришла мне на выручку:

— Надеюсь, Саша, хоть не ты был зачинщиком драки?

— Да я совсем не дрался, Роза Ильинична.

Красивое задумчивое лицо Розы тотчас просветлело:

— А как же стекло? Камнем?

— Камнем.

Роза с живостью повернулась к Легздайн:

— Видите, Мария Васильевна, мы второпях не разобрались… Саша, наверно, выскочил усмирять ребят. Это совсем другое дело.

— Гм, — многозначительно откашлялась Легздайн. — Гм…

Я дипломатично промолчал.

— Я знаю, — продолжала Роза. — Саша совсем не драчун.

Это была правда. Мне уже исполнилось четырнадцать, за пять лет, прожитых в Детском Селе — сперва в детдоме на улице Жуковского, а теперь здесь, на Московской, я и подрос, и посерьезнел. Кулачные баталии не были моей страстью, и участвовал я в них больше из солидарности. Тем более что ростом я не вышел, был щупловат, и в драках чаще попадало мне, чем моим противникам.

— Ну, если Маринов не дрался, — гораздо милостивее изрекла Легздайн, — дело другое.

Мне стало стыдно. Зачем я вру? Ведь в драку я не вступил лишь потому, что не успел. Однако теперь уже нельзя было подводить Розу. И тут, чтобы хоть как-то выправить свой промах, я решительно проговорил:

— Все равно, Мария Васильевна, в стороне от драк у нас никто не может остаться. И я тоже. На колонистов налетают, а я буду стоять ручки в карманах? Или толкать в это время речи? Да мне так врежут, что кверху ногами встану. Вопрос о драках надо решать в корне.

Видя, что заведующая молчит, я совсем оправился, и меня охватил обычный «реформаторский зуд», желание чем-то улучшить порядок в нашей школе-колонии.

— Может, назначим общее собрание и пригласим наших противников? — Я тут же загорелся этой мыслью. — Обговорим условия мира и наладим дружбу. А тому, кто нарушит, — лупцовка.

— Опять зуботычины, — поморщилась Легздайн. Меня она, однако, теперь слушала внимательно.

— Можно обойтись и проработкой, — нашла выход Роза.

Я согласился.

— И почему вы, мальчики, не можете жить мирно? — уже глядя в окно, задумчиво проговорила заведующая.

Кто знает: почему? Сколько я ни жил в Детском Селе, драки между «городскими» и «приютскими» были всегда. Уж, видно, так исстари завелось. «Закон джунглей», — как-то сказал Алеша Аристократ.

Когда-то наш городок назывался Царским Селом, и здесь была летняя резиденция российских императоров. Раньше народ здесь жил чиновный, состоятельный; революция многое перемешала, но кое-кто из «бывших» остался, и вот для них-то мы, «приютские», были шантрапой, бандитами. Так они нас и называли. К этому надо добавить походы «приютских» ребят в сады и огороды «частников» — за яблоками, горохом, молодой картошкой. Хозяева подкарауливали нас с хворостинами, цепными собаками; а их дети повторяли про нас то, что говорили взрослые, считали себя обязанными защищать «от шпаны» отцовское добро. Колонисты же считали себя «пролетарской косточкой», да и нравы у нас царили вольные, мы и сами задирались с «буржуятами»…

— С драками надо кончать, — опять властно заговорила Легздайн и, достав из ящика стола бумажку, показала ее нам. — Вот пришла из горсовета петиция граждан: жалуются на ваши дикие выходки. Приятно мне это получать? Требуют принять меры. Но чем вас проймешь? Придется почистить детдом и кое-кого из вас послать в реформаторий… Пусть поживут с трудновоспитуемыми.

— Это лишь одна сторона, — вновь вступила в разговор Роза. — Конечно, нехорошо, что из-за драк воспитанникам не совсем безопасно выходить в город. Есть и другая сторона: драки эти укрепляют позиции хулиганов в детдоме, право кулака. В глазах ребят такие «битки», как Степан Курнашев… по-вашему, Филин, выглядят героями. Разве это допустимо?