Детский дом

— Что бы ты, Филин, ни пел, не соглашусь с тобой, — ответил я. — Забыл, что нам говорил шеф — командир стрелкового? Городские такие же советские ребята, как и мы. Драться надо с врагами. А рогатки…

— Ты, Косой, известный подлипало, — перебил меня Филин. — Перед завшей выслуживаешься, перед Розой. Глист-активист!

— Врежь ему, Филин, — посоветовал Гусек. — Не-хай на второй глаз окосеет, меньше будет подглядывать.

Снова наступила тишина, но напряженная. Все ребята знали о скрытом противоборстве между мной и Филином. Знали и то, что он гораздо сильнее и мог бы меня «измолотить в доску». И все видели, что в спорах тем не менее я всегда брал над ним верх: бил его логикой. Неразвитый, туповатый Филин никогда не находил слов, чтобы «отбиться» от меня. К тому же за моей спиной стояли Легздайн, учителя, вожатая Роза и основная масса ребят, всегда очень чутких к правде. Ведь все они знали, что Филин бесцеремонно тянул из столовой съестное, пользуясь тем, что никто не хотел с ним связываться.

Я, председатель совета отряда, больше всех выступал против Филина. Многие помнили, как он однажды проскрипел сквозь зубы: «Ну ты у меня, гад Косой, когда-нибудь схлопочешь…» Однако в палате, где я пользовался поддержкой большинства, Степка тронуть меня не смел.

— А ты, Гусек, сам стыкнись с Сашкой, — насмешливо посоветовал Аристократ. — Посмотрим, кто кому глаз подобьет. Все за Степкину спину прячешься?

Снова наступило недоброе молчание. Его своим писклявым голосом прервал Лев:

— В принципе ты, Косой, не прав. Драки…

Его сразу перебило несколько голосов:

— Хватит, Лев, рычать!

— Заткнись!

— Пускай Аристократ представит последнее кино!

После недолгих упрашиваний Алексей начал рассказывать содержание фильма «Банда батьки Кныша» — про гражданскую войну. Спальня замерла. Боялись повернуться, чтобы не скрипнуть кроватью. Притих даже Степка Филин и его ватага.

Едва Алексей кончил, как ребята наперебой стали просить, чтобы он «разыграл» еще какое-нибудь кино. И тут от двери гаркнул густой властный бас:

— Пре-кратить! Даешь порядок! Полночного петуха не слыхали?

Разговоры тотчас смолкли, в темноте многие заулыбались: все по голосу узнали детдомовского завхоза Ивана Кузьмича. Этого однорукого инвалида гражданской войны любили все ребята: Кузьмич был по-отечески заботлив, мог выручить в беде, заступиться даже перед самой заведующей. Но с такой же убежденностью в собственной правоте он мог задать и выволочку провинившемуся воспитаннику. Все вопросы он решал «по большевистской справедливости». Обычно он говорил: «Я — кто? Красный боец. Вот и крушу по классовой совести. А ежели кому не по нраву, пускай заявляют по начальству. Я и там докажу».

Четверть часа спустя вся палата уже спала крепким сном. В открытые окна задувал теплый ветерок, и когда во дворе на колонистской «ферме» пропел второй петух, никто из ребят его уже не слышал.

II

Теплыми летними вечерами из темнеющей гущи старинного Александровского парка вместе со сладковатым запахом цветущих лип к нам доносились приглушенные звуки музыки. Это играл духовой оркестр на дансинге — так тогда на западный манер называли танцплощадку. Утробно вздыхала басовая труба, мелким бесом рассыпался барабан, звенели тарелки. Когда-то здесь разгуливали царские придворные в шитых золотом мундирах, а теперь отдыхала городская молодежь.

Я сидел на скамейке у спального корпуса, глядел на светлое, немеркнущее небо, слушал музыку и мечтал о будущем. Вот я сижу в белой раковине с оркестром, крепко сжимаю медную трубу, и все зрители на скамьях слушают только мою игру. Нет, лучше я с красным знаменем в красноармейской форме шагаю по мостовой, а следом, сквозь сплошной коридор людей, четко идет военный оркестр. И все не отрывают от меня глаз. Исполнится ль когда-нибудь моя мечта? Стану ли я командиром?

— Саша! — вдруг услышал я голос, который узнал бы из тысячи. — Саша! Задумался?

Рядом со мной на скамью опустилась Лена Бельская.

Не было, кроме Кости, человека в детдоме, который был бы мне так дорог. Начать с того, что Лена однажды мне очень помогла.

Два года назад наша колония была на экскурсии в местном железнодорожном депо. Когда осматривали токарные станки, я слишком близко наклонился над обрабатываемой деталью, и отскочивший кусочек стружки врезался мне в левый глаз. Легкое нагноение никого не обеспокоило в детдоме, а меньше всего меня самого: глаз поболел и прошел. Но после этого он стал безбожно косить: зрачок заходил почти за переносицу. Тогда-то за мной и утвердилась кличка «Косой».

Первой откликнулась на мою беду Лена Бельская. «Почему ты, Саша, не лечишься? Я была в горбольнице, спрашивала у нянечки, она сказала: непременно выправят глаз». Подействовала ль на меня чужая забота? Поразило ли, что в больницу за меня сходила девочка? Я послушался. Мне сделали операцию и прописали очки.