Детский дом

— В то время у нас было около тридцати комсомольцев. И вот в тяжелейший для страны двадцать первый год мы постановили отчислить от своего скудного пайка долю голодающим детям Поволжья. Рассуждали так: рабочие из последнего фунта отдают нам, так неужели мы окажемся недостойными их? Видали? Сейчас же, по сравнению с тем временем, условия у вас, можно сказать, царские. Вы и сыты, и одеты, и живете в тепле. Учебники у вас есть, тетрадки, книги. Имели мы их? Нет. Жизнь-то улучшается! Для вас страна делает, что может. В своих мастерских вы в конце концов можете и деньжат подзаработать, дополнительных продуктов подкупить. Что, разве не так я говорю?　

Вновь оправив ремешок, Палепа внезапно сел на свое место, очевидно, решив, что добавить ему больше нечего.　

Впервые мы услышали такие подробности о прошлом нашей колонии. Впечатление они произвели сильное. Воцарилось долгое молчание.　

— Да, чуть не забыл, — вновь, так же неожиданно, как сел, поднялся Палепа. — Насчет дисциплины. Круто мы обходились с теми, кто толкал нас против порядка. Мы поддерживали руководителей колонии в борьбе с бузотерами. Без этого ничего бы мы не смогли добиться, не получилось бы у нас главного — единства… Так могу я, ребята, доложить в райкоме, что с бузой в пятой Детскосельской покончено?　

У нас единодушно вырвалось:　

— Можешь!　

— Товарищ Палепа, — подтвердила Роза, — мы, все здесь присутствующие, просим передать райкому: детдомовцы в грязь лицом не ударят. Дисциплина станет крепче, а начатое вгорячах безобразие больше не повторится. Ребята, кто за это решение, поднимите руки!　

Руки дружно взлетели вверх…　

Поздно вечером в спальнях мы, мальчишки, долго и горячо обсуждали рассказ Палепы. Филин попробовал было охладить общую атмосферу: «Слыхали мы эти песни. Всем жертвуй да кричи «ура», а ежели без понту…» Но ему не дали докончить. Даже Мишанька Гусек, Сенька Мочун и Шиш не решились поддержать своего атамана.

IV　

В спальне уже наступила тишина, и только слышалось мерное посапывание, а я все ворочался с боку на бок, казня себя за участие в разорении злополучного огорода. «И попутал же меня черт ввязаться в это дело. Ведь почти пять лет учат меня здесь уму-разуму, а поманили пальцем, и все сразу начисто забыл. Нечего сказать, хорош… Никогда, — шептал я, стиснув зубы. — Никогда больше…»　

В памяти всплывали картины моей пятилетней детдомовской жизни — разрозненные, отрывочные, зачастую без всякой связи.　

…Лозунги и плакаты бросились мне в глаза с первых же дней пребывания в колонии. Их было много — в актовом зале, в столовой, в спальне. И, выходит, висели они не напрасно, раз так запомнились; Они будоражили нас, напоминали о том, что мы живем в трудную и прекрасную пору.　

1926 год. Субботник на железнодорожной станции. Все, даже самые младшие, работали с величайшим усердием — в пользу бастующих рабочих Англии. Очень гордились тем, что через пионерскую газету «Ленинские искры» отправили им вырученные деньги…　

В августе 1927 года — демонстрация протеста против казни американских рабочих-революционеров Сакко и Ванцетти. Мы страшно переживали за их судьбу, с ненавистью жгли на городской площади чучела буржуев…　

В красном уголке висела огромная карта Китая с флажками на булавочках, отмечавшими успехи революционных войск. Мы посылали проклятия предателю Чан Кай-ши и весной 1928 года взяли шефство над детьми Шанхая. Трое воспитанников тогда запаслись картошкой, хлебом и бежали в Китай, надеясь пробраться в отряды «красных пик». Задержали их за Ярославлем. С завистью и сочувствием смотрели мы на возвращенных беглецов. Среди них был и мой братишка Костя. (Между прочим, мечта Кости позднее осуществилась: став взрослым, он воевал добровольцем с японскими захватчиками в Китае.)　

«Выше поднять подготовку к политбоям!», «Сделаем наши огороды и посевное поле образцовыми», «Каждый воспитанник должен вырастить хоть одного кролика!», «Береги мебель. Сломал — почини сам!» — эти призывы мы придумывали сами для себя и стремились следовать им.　

У нас свое самоуправление — детский совет. Учебно-бытовая комиссия, культурно-массовая, санитарная; я — в питательной, самой трудной. Мы сами убираем помещения, получаем со склада продукты, моем посуду, колем дрова, подметаем улицу. Всеобщей гордостью являются фотокабинет, школьные мастерские — столярная, сапожная, швейная. Я — в переплетной. Сумели привести в порядок библиотечные книги. У нас висит красочный плакат, написанный детдомовским художником: «Кто не работает, тот не ест!» Кто не работает? Буржуи. Поэтому-то мы все должны трудиться…　

Все эти годы с нами, не покладая рук, возятся взрослые. Взять, к примеру, Франца Пупина. Райком комсомола прислал его в школу-колонию в помощь Розе. Франц, в недавнем прошлом сам воспитанник детдома, хорошо знает нашу «житуху». Это умный и подвижной парень, выдумщик, заводила, сидеть на месте не любит.