Детский дом

Из детдомовцев на собрании выступали только девочки. О морковке, рогатках они почти не вспомнили, но корили ребят за грубость и соленые словечки. Мария Васильевна без конца вставляла реплики, требовала от виновных покаяния. Больше всех от нее досталось мне; я каждый раз вставал и говорил одно и то же:　

— Виноват. Больше такого не будет. Согласен на любое наказание.　

По предложению милиционера было принято решение, тут же запротоколированное Розой: «Рогатки сжечь. Драки с городскими запретить. Наладить смычку с детьми железнодорожного депо и электростанции». Мария Васильевна обещала купить духовое ружье и устраивать соревнования по стрельбе.　

— Предупреждаю, — заявила она тут же. — Допускать к ружью будем лишь тех, кто навсегда распрощается с рогатками. А если узнаю, что по-прежнему стреляете в окна, в кошек, птиц…　

Свою мысль заведующая не докончила, но все ее прекрасно поняли. Ребят охватил энтузиазм: еще бы, будут настоящие соревнования в меткости, как у военных!　

В конце собрания выступил любимец колонистов завхоз Кузьмич. С минуту он стоял перед нами — огромный, широкоплечий, в синих галифе, заправленных в сапоги, единственной рукой оглаживая усы; правый пустой рукав гимнастерки был засунут за широкий кожаный пояс. Оглядев ребят добрыми глазами, он заговорил басом:　

— Значить, так. Вместо того чтобы включаться в борьбу с мировым капиталом, вы, дети трудящихся… — тут Кузьмич минуты две наливался краской　и молча шевелил губами, но мы знали, какие слова он в это время произносил про себя. — А? Как же это? Вносите раскол в ряды ребят Детского Села и его окрестностей. Конешное дело, и они! Городские. Тут бы смычку, ан нет, проводят линию мордобития. Всем понятно? Дальше, что касаемо морковки. Сожрали? В таком разе предлагаю всем как есть детдомом субботник на станции по разгрузке вагонов, а те деньги внести в фонд ограбленных вдов. Все ясно?　

Кузьмичу долго и с воодушевлением хлопали.　

Все считали, что собрание, наконец, окончилось, кое-кто из ребят уже стал подниматься, но Мария Васильевна властным движением руки вновь потребовала тишины.　

— Тут у нас еще не разобран вопрос о так называемом «бунте с кашей». Случилось несчастье, обокрали кладовую, что, к слову сказать, у нас не первый раз. В прошлом году у кастелянши шестнадцать пар нового белья пропало, помните? Так вот, некоторые нынче вообразили, будто они не пролетарские парни, а воспитанницы епархиального училища. Без масла пришлось позавтракать разок, так сразу бунт подняли. Заелись уже? Я в райкоме комсомола была, и вот к нам пришел гость, который хочет с вами потолковать по этому вопросу. Это товарищ Палепа, бывший колонист.　

И тут из-за стола поднялся парень, о котором мы гадали, кто бы это мог быть. Скрипя сапогами, он сделал шага два вперед.　

— Ребята, — начал он спокойным, уверенным голосом, и шум в задних рядах столовой начал стихать. — Наша пятая Детскосельская школа-колония была создана в ноябре восемнадцатого года. При ней сперва открыли один детский дом для беспризорных, а потом еще два. Знаете, как были рады собранные с улиц ребята, что нашли крышу над головой, кусок хлеба? Вот вы　жалуетесь на питание: то одним пшеном вас кормят, то овсянкой. Конечно, разнообразная пища была бы лучше, а того лучше — мяса и масла побольше бы. А в те годы наша дневная норма составляла всего триста граммов хлеба. Это как? И выдавали его три раза в день маленькими порциями, чтобы голодные ребята не съели все сразу. Да и хлеб был не такой, как сейчас, а наполовину из мякины. Кашу не варили, крупы едва-едва хватало, чтобы заправить суп. От голодухи у ребят случались обмороки. Дрова выдавались только на кухню, спальни не отапливались, и мы накрывались сверх одеяла пальтишками, кто чем мог. Электростанция в городе не работала, освещались керосином. Наливали его в консервные банки, а фитили сами скручивали из бинта. А одежда? Некоторые вынуждены были весь день проводить в постели: вот как пообносились. Понимаете, конечно, почему так жилось? Две войны, разруха, неурожай…　

Палепа поправил кавказский ремешок, перехватывавший рубаху под расстегнутым пиджаком. Тишина стояла такая, какая у нас бывает редко.　

— Вот так мы и жили, ребята, однако нос не вешали, Тогдашние наши руководители первый завшколой Александр Станиславович Гинтовт и его верная помощница завуч Нина Михайловна Куклина сделали все, чтобы выправить тяжелое положение. Старшие воспитанники пошли к окрестным крестьянам: заработанную картошку сдавали в общий котел. Помогали валить лес, обрубали сучья — везли в детдом дрова. Обуви не было — научились сами плести лапти, сами и одежду латали. Мало того: еще и субботники коммунистические устраивали, марку свою не роняли. Когда, например, члены второго конгресса Третьего Интернационала в двадцатом году побывали в нашей школе-колонии, то отметили бодрый, жизнерадостный вид ребят.　

Палепа задумчиво улыбнулся, перевел дух.