Детский мир

Выйдя из каморки, Рухлядьев с радостным удивлением обнаружил, что нарушитель – мальчик, крадущийся с оглядкой через двор к железным дверям, отороченным по краю резиновым утеплителем. Весь в предвкушении сладостной кары, Рухлядьев тихо двинулся за ним, отрезая злоумышленнику путь к отступлению и потирая руки.

Мальчик, опасливо вытягивая цыплячью шею, еще не дошел до двери, как вдруг сверху на высокой ноте закричали: «Шухер! Тика́й, Пупок!..» – И в тот же миг под ногами вахтера с громким хлопком, так что едва не заложило уши, разорвалась какая-то пиротехническая дрянь. Рухлядьев вздрогнул, быстро огляделся и увидел над забором, точно две репы – одна посочнее, а другая посуше, – две головы малолетних соучастников.

– Вот я сейчас вихры-то надеру! – погрозил он костлявым кулаком, но тут же переключил внимание на главную жертву.

Вова, с ужасом глядя на приближающегося вахтера, пятился к стене – рот его плаксиво искривился и намок…

Поймать молодого человека проще, чем кошку, даже если кошка желторота, а молодой человек очень хочет улизнуть. Ничего не попишешь – другая тяга к жизни. А от тяги зависит и вольный нрав, и жар огня в печи. Вова дернулся влево, дернулся вправо, покорился судьбе и мягко обмер перед ее посланником, как лягушка перед ужом. Рухлядьев схватил левой рукой нарушителя за шиворот, а правой отвесил быстрый обидный подзатыльник – один, другой, третий…

– Вот тебе, мазурик, – мерно, под взмах руки, с улыбкой приговаривал вахтер, – вот, прохвост…

С каждой затрещиной Вова все глубже втягивал голову в плечи, а в шортах его в ритме ударов позорно открывался краник и выпускал короткую горячую струйку. По Вовиной ноге текло, он ревел, как маленький, мотал беспомощно руками, трепыхался, тянул длинную букву обиды, страха и отчаяния: «Аааааа!..» – но из лап Рухлядьева ему было не вырваться. Вокруг грохотали разрывы, взвивались сизые дымки, с забора раздавались кличи и воинственные писки, однако вошедший в азарт страж только сильнее распалялся и шире заводил размах.

– Вот тебе! – Рухлядьев улыбался, и глаза его блестели. – На чужой огород не суйся, прощелыга…

Бах-бабах – грохотало вокруг.

– Беги, Пупок! – истошно вопили головы с забора. – Не трожь его, пусти!

– Сейчас, пустил… – плыла довольная ухмылка на скуластом, обветренном лице вахтера. – На-ка, мошенник…

Вид Вова имел постыдно жалкий: слюни, слезы, сопли – все смешалось на его искаженной гримасой последнего отчаяния рожице. Он уже рыдал взахлеб и, пожалуй, не смог бы сам остановиться, отпусти его сейчас мучитель на свободу. Но тот не отпускал.

– Не суй, – самодовольно учил Рухлядьев воющую жертву, – не суй куда не надо носа. Понял? Не слышу. Получи леща, мазурик! Понял?

Канонада прекратилась, но ни бдительный страж, ни рыдающий злоумышленник не заметили конец артподготовки – Рухлядьев по-прежнему вбивал в изловленную шантрапу науку, малолетний тать ревел, моча штаны и пуская сопли.

Тут с вышины забора во двор мешком перевалился еще один варнак. Он грузно шлепнулся на землю, поднялся, издал ободряющий вопль, рванулся на подмогу – и на Рухлядьеве повисла тяжесть чужого тела.

– Пусти его! – рычал подоспевший на выручку товарища Гера. – Держись, Пупок!

Рухлядьев с трудом отшвырнул вцепившегося в него злодея – тот был увесист, крепок в хватке и норовил зажать Рухлядьеву приемом шею. Но сброшенный вновь подскочил, и не успел вахтер, оставив выученного сопляка, переключиться на новый объект воспитания, как голову его, породив в глазах круги и звезды, ошарашил нежданной силы удар. Рухлядьев не лишился чувств, но остолбенел. К ногам его, на асфальт, с каменным стуком упала розовая фигурка смеющегося Будды.

Сообщники не медля сиганули через двор к воротам, полезли в щель под ними, и – один мышкой, а другой с пыхтением, рискуя застрять, как клин в колоде, – были таковы.

На едином дыхании, бегом, почти летя, молодые люди обогнули автомобильную мойку, миновали шиномонтаж и, лишь забившись в заросли у трансформаторной будки, присев на землю, так что полынь покрыла их с головой, перевели дух.

– У-ух… – Слезы на разгоряченном Вовином лице обсохли, но шорты оставались предательски мокры. – Что долго так? Чего не выручали?

– Думали, болтами отобьемся. – Гера тяжело дышал, разглядывая оцарапанную руку и порванный о нижний край ворот рукав рубашки. – А они тут и кончились.

– Думали… Пока вы думали, меня Горыныч этот чуть не убил. Мозги уже из ушей брызгали… А Свинтиляй? – Вова словно сейчас только заметил отсутствие Лени. – Свинтиляй где?

– Свинтил. Как я на забор полез, он, видно, и того…

– Трус, – осмелел от переживаний Вова – в глаза Лене он не посмел бы так сказать. – Трус несчастный.

– Ловкач просто, – без обиды рассудил Гера. – Перед барышнями и рискнул бы… А тут – чего? Тут мы только.