Детский мир (сборник)

Все было в порядке. Косташ позаботился даже о посуде. Он принес с собой маленькие пластмассовые стаканчики, которые вкладывались один в другой, и дон Педро, тремя–четырьмя ударами выколотив из горлышка пружинистую длинную пробку, опытной рукой расплескал по этим стаканчикам темное содержимое. И тогда Косташ торжественно сказал: За свободу! — а затем одним глотком выпил и деланно крякнул. И Карл тоже крякнул, и крякнул, отдуваясь, дон Педро, в отличие от остальных сделавший это вполне естественно, и крякнула подоспевшая Мымра, которой тоже налили. И даже мне удалось выдавить из себя какие–то соответствующие обстановке звуки. Хотя сделать это было непросто. Мне уже приходилось раньше употреблять вино: на различных праздниках, например, или на днях рождений, когда под присмотром родителей открывалась на всех одна бутылка сухого, так что кисловатый, довольно–таки противный вкус его был мне знаком, я не слишком за себя опасался, однако здесь было нечто совсем иное, может быть, дешевый портвейн, который мужики распивают в парадных, или, может быть, вермут, поскольку оно отдавало резким лекарственным привкусом, я чуть было не закашлялся, когда эта «аптека» пошла мне в желудок. Ощущение было такое, что я глотаю отраву, у меня перехватило все горло, и, наверное, покраснело лицо от прилива крови. Я едва отдышался, осторожно пропуская воздух сквозь ноздри.

К счастью, этого моего состояния никто не заметил, потому что Косташ как раз в этот момент, резко выпрямившись, провозгласил, что необходимо поддерживать священные традиции выпуска, после чего извлек из портфеля учебник обществоведения и, подняв его, будто чайку, над головой, разодрал корешок — так, что высыпались утратившие переплет страницы.

— Сжечь! — сказал он.

Тут же появилось еще несколько старых учебников, в центре бывшей песочницы выросла здоровая бумажная куча, ухмыляющийся дон Педро торжественно чиркнул спичкой, и через секунду веселое пламя, обгладывая листы, проползло в середину и бодро ринулось вверх.

Полетел легкий пепел, и ударил в лицо пыхнувший жар огня.

Запылало, как будто в бензине, «Славное прошлое».

Никакого прошлого уже, разумеется, не было.

Я отодвинулся.

— Ура–а–а!.. — закричал Косташ.

И все остальные тоже подхватили:

— Ура–а–а!..

— Бей отличников!..

— На фиг!..

— Свобода, ребята!..

Я, по–моему, кричал громче всех. Было ужасно весело. Неутомимый дон Педро разлил по второму разу, и когда я опять проглотил пахучую чернильную жидкость, между прочим, уже далеко не такую противную, как при первом знакомстве, то весь мир, окружавший меня точно затрепетал в одушевленном приветствии.

Я заметил вдруг чистое синее небо, в котором таяли облака, рыжину горячего солнца, подрумяненные черепа на ограде. Словно вымытая, зеленела листва на обрубках деревьев, а за лопающимися от весеннего сока их теплыми живыми стволами, будто птичий оркестр, звенели голоса малышни: синие и красные куртки мелькали в некотором отдалении.

И земля, пропитанная вчерашним дождем, поднимала из своей черноты дрожащую влагу.

Как я любил все это!

А по другой стороне двора, там, где были складированы длинные горбатые доски, покрытые толью, с угловатостью цапель, осваивающих новое, незнакомое место, осторожно прошествовала плотная группа девчонок и расположилась на выступе, который образовывал нечто вроде скамейки.

Вероятно, они тоже решили отпраздновать сегодняшнее событие.

Я мгновенно заметил среди них Елену.

Сердце у меня как бы перевернулось.

— Сучки, — сказал дон Педро с глупой усмешкой. — Приползли, понимаешь. Трахаться хочут…

А молчавший до этого времени скучный веснушчатый Радикулит, деревянные волосы у которого казались на солнце лимонно–желтыми, оживился, как будто проснувшись, и захлопал голубыми глазами:

— Давайте позовем их сюда!..

— Зачем? — спросил Косташ.

— Ну — то, се… Поприхватываем… Все–таки веселее будет…

— А так — скучно?

— А так, что мы — сосем из бутылки…

— Гы!.. — подтвердил дон Педро, вытягиваясь, чтобы махать руками.

Однако, Косташ пресек эти его намерения.

— Не сегодня, — суровым командным голосом объявил он.

— А почему не сегодня?

— А потому что сегодня у нас назначено — в «Веселый утопленник»…

Он обвел всех твердым немигающим взглядом.

— Другие предложения будут?..

Других предложений не было.

Хотя лично у меня просто засосало под ложечкой. Потому что я понимал, о чем идет речь. И тем не менее, я кивнул вместе со всеми.

Так что, вопрос решился.

Некоторые сомнения возникли только у Радикулита, который, покивав, сколько положено, и таким образом показав, что он, в общем–то, тоже согласен, нерешительно заявил, что в таверну можно было бы пойти и попозже. Потому что таверна работает до глубокой ночи, и никто нам не запрещает явиться туда, когда захотим.

— Одно другому не мешает, — сказал он.

Тогда Косташ холодно посмотрел на него.

— Ты, кажется, мне возражаешь?

— Я не возражаю, — ответил Радикулит. — Я лишь объясняю, что можно сделать и то и это…

— Воз–ра–жа–ешь…

— Не возражаю…

— Смелый стал… — задумчиво сказал Косташ.

В общем, они заспорили.