Детское коммунистическое движение. Пионерская и комсомольская работа. Внешкольная работа с детьми

Моей подругой, имевшей на меня очень большое влияние, была дочь революционерки-народоволки Григорьевой. Она была на два года моложе меня, но гораздо развитее. Мать ее подходила к своим двум дочерям по-особенному, об очень многом с ними говорила, предоставляла им большую самостоятельность. Саша очень подружилась в гимназии с дочерью тогдашнего директора консерватории Давыдовой, тоже очень талантливой девочкой. Обе увлекались литературой, все перемены о чем-то толковали. Но Саша рассказала Давыдовой и о том, что мать ее занимается революционной деятельностью, что у них бывал Желябов, приходили и другие революционеры. Давыдова рассказала это своей матери, а та пошла к Герду и возмущенно требовала ликвидации вредных влияний, которым подвергается ее дочь. Герд вызвал мать Саши Григорьевой и рассказал ей о жалобе Давыдовой, мать сообщила обо всем Саше. Саша — ей было тогда 12 лет — решила порвать с Давыдовой. «Никогда из нее революционерки не будет, революционерка должна быть «могилой», а Лида этого не сумеет никогда». И Саша порвала с Давыдовой, хотя ей было это очень трудно.

С Сашей мы сдружились. Она заботилась обо мне и особенно о том, чтобы помочь мне стать революционеркой, доставала для меня романы Михайлова-Шеллера, раздобыла мне в собственность книжку о нидерландской революции, заботилась, чтобы я бывала на вечеринках, которые устраивала ее мать для своих друзей-революционеров, чтобы я ходила на гастроли украинских артистов и т. д. и т. п. Мы толковали с Сашей обо всем, что нас волновало. Крепкая у нас была дружба, и чудно нам было читать пушкинскую оценку дружбы:

Что дружба? Легкий пыл похмелья,
Обиды вольный разговор,
Обмен тщеславия, безделья
Иль покровительства позор…

Потом, когда я выросла и стала коммунисткой, я поняла, какое значение имеет дружба, как она помогает в работе, как важна товарищеская помощь, забота близкого товарища, но в то же время, если даже самый близкий друг защищает неверную точку зрения, если его поступки вредят делу, надо с ним бороться, надо с ним рвать близкие отношения. Такова мораль коммуниста: подчинять все свои действия интересам дела.

Если мы посмотрим на жизненный путь Ильича, мы увидим, как он всегда заботился о товарищах. Из тюрьмы он писал на волю письма «химией»: надо подыскать такому-то товарищу «невесту», а то никто не ходит к нему на свидание. В ссылке, в эмиграции он заботился всегда о том, чтобы помочь товарищам устроиться материально, но не меньше заботился он о том, чтобы поддержать в них деловое, революционное настроение, использовать эмиграцию для учебы, для обогащения себя знаниями революционного опыта. В то же время он боролся против склок, заподозривания товарищей невесть в каких проступках, против сведения личных счетов. Он ненавидел так называемые «ссыльные истории». Он был образцовым товарищем-другом. Но в то же время все мы знаем, если кто из его товарищей, из его самых близких друзей начинал защищать неправильную точку зрения, если он видел, что этот товарищ своими высказываниями, своими действиями вредит делу, он самым резким образом выступал против него и рвал с ним товарищеские отношения, рвал дружбу.

Некоторые педагоги, некоторые комсорги не знают, как подойти к ребятам, чтобы, с одной стороны, стать для них настоящим авторитетом, с другой стороны, крепить дружбу среди ребят. У них не хватает часто педагогического опыта.

Опять-таки приведу пример из своих гимназических лет учебы. У нас был замечательно хороший педагог — преподаватель русского языка и литературы Н. Е. Смирнов. Он умел пробудить в нас громадный интерес к литературе, к истории языка, к фольклору, учил писать сочинения, сознательно относиться к изучаемым нами художественным произведениям. Но, кроме того, он нас, девчат, пленял тем, что относился к нам, как к студенткам, разговаривал с нами всерьез, был очень требователен, и в то же время он умел будить нашу самодеятельность, учил нас коллективно работать. Никому из нас и в голову не пришло бы как-нибудь обмануть его, написать для подруги сочинение по русскому языку, чтобы она могла выдать его за свое и тем повысить себе отметку, и т. п.

Он учил пас всерьез относиться к отметкам. Он предложил нам такую вещь: «Вот я поставил вам отметки за четверть. Обсудите между собой, правильно ли я оценил ваши знания. Я мог ведь и ошибиться. Я вас не прошу, чтобы вы мне сказали, кому я поставил много. Но вы мне скажите, кому я поставил, по вашему мнению, мало, — я па того обращу особенное внимание, а кого я переоценил, те пусть подтянутся». И вот я помню, как мы тщательно проверяли друг друга, как мы хорошо узнали уровень знаний друг друга, какая была большая работа около этого дела развернута и как все стали подтягиваться, советоваться друг с другом. Указывали мы обычно на трех-четырех человек, которым, нам казалось, поставлена меньшая отметка, чем следовало бы. Н. Е. чаще спрашивал этих учениц, внимательно просматривал их работы.