Детство

Наверх когда заползли, меня ажно качнуло, в оградку вцепился. Высотища! Тот-кто-внутри проснулся прям вот кстати, а не как обычно. И опять картинка – будто откуда-то сверху на землю гляжу, и высота больше, чем с самой высоченной колокольни. А потом Тот-кто-внутри прыгает… и весело ему! Падает, а потом раз! И летит по небу как пёрышко.

Первый раз как съехали, я и не запомнил почти – Тот-кто-внутри за меня скатился. А потом и ништо, сам. Весело!

Своих-то салазок у меня нет, ну так я не один такой. Вдвоём, но ить ишшо веселей! Ух! Ажно дух захватывает, пока вниз летишь. Друг в дружку вцепляемся, и орём дурниной.

А ишшо бесплатно! Оно ить по всякому бывает – когда сами жители строят, так свои бесплатно скатываются, чужие – шалишь! Плати! У нас балаганщики расстаралися, они своё иначе отобьют.

– Идите отседова, господин хороший, – Уговаривает тоскливо пожилой городовой подвыпившего господина в богатой шубе, – законом запрещено то, выпимшим на высоту лазать. Выпил коли, так понизу ходи!

– А я желаю! – Хорохорится господин, размахивая тростью. Важнющий небось! Шуба-то бобровая, не абы что. Тысячная!

– Ён из господ, – С тоскливой неприязнью сказал Дрын, – уговаривают! Был бы из простых, так в морду только ткнул бы. Отца вот так в морду ткнули, да и затыкали опосля сапогами, а ён просто мимо шёл, пошатываясь. Домой, а не вот так вот, обчеству мешаючи.

Дёрнув плечами, ён замолк. Что праздник-то портить? Вестимо – есть господа и есть простой люд. И в законах то прописано, что по-разному всех судят и наказание разное за одно и то ж отвешивают. Так было и так завсегда будет!

«– Не так», – Ворохнулся Тот-кто-внутри, – «не так будет!»

– Идите уж, – Вмешалася тощего вида барышня – бледная така физия и противная, будто уксус заместо чая и кваса пьёт, – не стоит показывать плебсу дурной пример.

И очёчками на цепочке так зырк-зырк!

– И то правда, – Господин аж протрезвел, – прошу прощения, сударыня, – Поклонился барышне почтительно и ушёл, пошатываясь. Прям сквозь толпу. И попробуй, не расступись!

– Я тута, за углом подожду, – Останавливаюсь, не идючи во двор, – Затащите салазки-то, да и назад.

– Хозяева-то, небось не дома сидят, в масленицу-то, – Удивился Дрын.

– Да ну!

Дёргаю плечом. Не хотца пояснять, что ажно с души воротит, когда к хозяевам возвращаюсь. Баба егойная попервой измывалася надо мной, а мастер сквозь глядел, не замечаючи. А теперича и вовсе настропалила, проклевала темечко-то. Зверем теперь глядит, и всё не угодишь-то ему. Хучь и нету их сейчас дома-то, ан всё едино – тошнотики к горлу подкатывают, даже во двор заходить не хотца.

– Мы мигом, жди!

И правда, дружки мои быстро обернулися.

На реке нас уже ждали мужики.

– И где ходите-то? – Заворчали мужики, – Никак других застрельщиков искать в другом разе?

– Уже, – Отвечаю за нас с Дрыном, разминаясь.

– Не те нынче бойцы, – Слышу краем уха ворчанье одного из стариков-зрителей, – не те! Вот раньше-то, лет тридцать ишшо назад, по две тыщщи с кажной стороны собиралося здеся. А теперь что? Тьфу! Полиция им запретила, бояться они полицию-то!

– Три-четыре сотни бойцов, да рази этого много? – Вторил старику не менее древний закомец, – Да и те через час разбегаются. Мы, бывалоча, не останавливались, до самой слободы чужой.

– А то и заскакивали, – Захихикал первый, – помнишь?!

– Как не помнить-то!

Как дело начало подходить к сумеркам, так и вышли на лёд. Дразниться сперва, как и положено. Тот-кто-внутри много обидных дразнилок знает, но я лаяться попусту не люблю, помалкиваю.

Рукавицы стряхнул с ладоней, похлопал одна об одну – без свинчатки, значица. Руки показал. А было уже – подрался за ради знакомства с мальчишками соседскими, когда к хозяину попал, так они попервой обижалися. Дескать, свинчатку прячу. А то сам худой, а бью – ну чисто лошадь копытом!

Супротивники уж знают, только лаються неуверенно. Опасаются, значица. Но вот завелась гармония и заорали частушки.

Мы не свататься приехали,
Не девок выбирать.
Мы приехали подраться,
Из пистолей пострелять!

Снег утоптанный, хорошо… Выставив левую руку, иду шибко навстречу противнику, а тот уже бежит на меня. Кулак правый назад заведён, рот раззвявлен… на! Только зубы клацнули, да жопу о снег охлаждать принялся.

Дрын со своим сцепился, охаживают друг дружку. Тьфу ты! Забыл ужо, чему учил я его! Как был балбес, так и остался! Горячий, чисто самовар.

Ан нельзя помогать-то, сам на сам драчки-то, как уговорено.

– Ну, кто ишшо смелый! – Подзуживаю супротивников.

– Я тя… – Начал долговязый Санька Фролов, замахиваясь из-за плеча.

А я что, жать буду! Прыгнул вперёд, да сразу вниз ушёл, уклоняяся. И кулаком в пузень, прямо в душу! Закашлялся только, руки к пузу прижал. И на ещё по чапельнику, только юшка брызнула. Сидит!

Стою, значица, скучаю. Годки мои при деле все, руками махают, а я как столб! Нельзя помогать-то, эхма… Сашка Дрын наконец со своим разобрался, ну оно и вовремя, теперича ребят постарше черёд. Я с ними просился-то, ан не пустили. Говорят, не положено!