Детство

Ёбушки-воробушки! Скинув пиджак и переобувшись в опорки, начал решительно махать руками и ногами. Физкультура, значица! Вся ета дурь потому, што без дела сижу!

Как начал прыгать, да приседать, да подтягиваться на притолоке, так глупости всякие живо из головы повыветривалися! Час почти што так уматывал себя, зато и голова пустая-пустая стала. В смысле – пустая, но ясная. По-хорошему пустая. Думать могу, но как раньше – привычно, а не слишком умственно.

Буду теперя по два раза на день физкультуриться, так-то! Вся дурь, она от безделья. И ето, учиться ишшо. Раз живу с людьми умственными, так и надо, значица, пользоваться!

Глава 31

Натянув одеяло на голову, пытаюсь ухватить ещё несколько минуток сна, но очень уж холодно, выстыла печка-то в комнате. Дрянная она здесь, давно пора переложить.

Встал с одеялом на плечах, сунул босые ноги в опорки, да и к печке. Угли там еле тлели, так што пришлось чуть не по-новому разжигать. Ничё! Немного щепы, старая читаная газета, да и поленья к ним. Несколько минут, и от печки потянуло теплом.

Соседи мои спят крепко, похрапывая и выводя настоящие рулады – кто носом, а кто и тово… задницей! Как дети малые, право слово! Жрут всякую гадость, а запивают гадостью ещё большей. Хорошо ещё, што под себя… хотя и ето бывает. Редко, но бывает.

Пока поленья прогорают, за печкой следить надо, штоб не угореть. Потихонечку, стараясь не разбудить соседей, начинаю разминку на поскрипывающем полу. Не так штобы всерьёз, но суставчики и жилочки разогреваю как следует.

Размявшись, сбегал в туалет по свежевыпавшему январскому снегу, прикрывшему всяко-разное непотребство, да и умылся наконец. Запалив керосинку, сел читать сонеты Шекспира. Наизусть скоро знать буду, но вот нравится!

Словарь на столе, и время от времени заглядываю, вроде как слова непонятные смотрю. Так вот читаю-читаю, а как мечтания всякие накатывают, так словарик открываю, и вроде как листаю. Неча! И так соседи мои дивятся, што учусь быстро! Судья говорит, што программу церковной школы я уже выучил на отлично, а вместе с английским и вовсе – ого!

Мне вроде как и лестно прослыть человеком умственным да образованным, но и опаска есть. Одно дело – программа церковной школы. Она ж как расщитана? С ноября по март учатся дети крестьянские, потому как сперва хозяйство, ну а учёба потом.

Одни, самые маленькие, буквы выговаривают и слова на ети буквы вспоминают. Рядышком сидят те, кто постарше, да и читать пытаются, што учитель задал. Все в одном помещении обычно, и учитель меж ними разрывается.

А я один-одинешенек, а учителей – вон, на нарах валяются! В любого ткни, не ошибёшься, человек умственный. Судья вон даже прогимназию окончил, самый среди них образованный. Ну и законы потом изучал, уже на службе.

То есть у меня всё наоборот – учителей много, а ученик один. Вроде как и умный я, но не слишком. Скорее усердный. С английским уже сложней, но тоже – Максим Сергеевич щитает, што у него педагогические таланты необыкновенные. Английский только он знает, вот и приписал себе мои познания. Пусть!

А вот показать если знание ещё и французского, да то, што математику я знаю как бы не получше, чем в прогимназиях спрашивают, ето уже тово, слишком. Шибко умственный.

Оно вроде бы и хорошо – есть господа такие, што могут стипендию дать, да и отправить учиться в прогимназию, а то и повыше. Только я так рассуждаю, што от внимания господского ничево хорошего ждать нельзя!

Буду как обезьянка учёная, и внимание такое же. А ну как всплывёт тогда сторож и прочее?! Ей-ей, начнут ведь копать любопытные! Даже не будь за спиной нехорошего, и то бы сто раз подумал, потому как распробовал волю-вольную, и обратно под чью-то дудку плясать, хотелки чужие выполнять, да пороту быть? Сам выучусь! Книги есть, и хватит, а чего не знаю, то у добрых людей спросить можно – што читать, да где ето што искать.

Поленья наконец прогорели, и я прикрыл печку. Всё, теперь не угорят! Можно и позавтракать.

На площади рядами сидели торговцы, и промеж них бабы со снедью – жареным и вареным мясом, пирогами и пирожками, рыбой и хлебом, бульонкой из объедков и прочей едой на самые непритязательные вкусы и лужёные желудки.

– Пирожки! – Надрывалась голосистая Дашка, – С яичком, с сижком, с мясом!

– С мясом давай-ка, – Сглотнув слюну, не выдержал-таки крестьянин, приехавший в Москву с земляками на заработки и снимающий место на нарах здесь же, на Хитровке.

– Подовый пирожок с лучком, перцем, собачьим сердцем! Цена три копейки, наешься на гривенник! – Продолжила кричать Дашка, отдавая сдачу вместе с пирожком, и по привычке заигрывая с мужиком.

Недавно ещё тем пирожком, што промеж ног, торговала. А теперя всё – в тираж вышла. Вроде как и не старая, двадцать четыре всево, а потрёпаная так, што ой! Не одна дивизия промеж её ног промаршировала, всю истоптала. Ну, не мне судить!

– С перцем, собачьим сердцем! – Останавливаюсь около и подмигиваю бывшей проститутке, – Ты скажи ишшо – севодня акция-промокация! Купи пять пирожков, собери котёнка!