Детство

– Уже выжрали?! – Вырвалось у меня, – Кхм… ужели прикончить изволили остатки влаги живительной? Ведь по самым скромным расчетам, хватить её должно было мало что не до середины Масленицы.

– Ах, сударь вы мой, – Вздохнул Живинский, ворохнувшись тяжко на нарах, – по молодости и недостатку опыта вы брали в расчет исключительно обитателей нашего пансиона. Кхм! Кхе-кхе! А ведь помимо пансионеров, с визитами вежливости навещает нас немалая часть хитровского Олимпа.

– Вы правы, Аркадий Алексеевич, – Склоняю голову, привстав и щёлкая опорками, – не учёл, а ведь должен был! В свое оправдание скажу лишь, что не имею вашего жизненного опыта.

– Дьяволы! – Из-за занавесок высунулась усатая рожа Милюты-Ямпольского, – Кончайте свои экзерсисы словесные! Дай мальцу денег, да и пусть сходит за водовкой!

– Экий вы торопыга, Максим Сергеевич, – Покачал головой судья, да и зарылся куда-то в недра своего нумера.

– А вы знаете, – Растерянно сказал он пару минут спустя, – и нету! Помню же… а! Как же, в долг пораздавал! Замерла сейчас жизнь хитровская, непогода привычному заработку мешает.

Все пансионеры наскребли меньше пяти рублей, што для страждущих откровенно мало. Так только, на понюхать.

– Егор Кузьмичь, голубчик, – Начал было просительно Живинский.

– Ладно, господа хорошие, понял! На свои куплю, но штоб с отдачей!

Обув сапоги и надев шубейку прямо поверх зипуна, я шагнул в метель. Благо, хоть идти-то недалеко!

* * *

Аркадий Алексеевич тяжело слез с нар и посеменил в сторону нужного ведра. Сделав свои дела, он зашаркал назад, но остановился у стола, привлечённый письмами.

– Двести пятьдесят? – Почти беззвучно сказал он, близоруко вчитавшись и приподняв кустистые седые брови, – Однако! Я думал, гораздо меньше. Родным отправляет… дело хорошее, но…

Бывший мировой судья задумался, постукивая пальцами по столу.

– …но ведь и мы ему, можно сказать, как родные!

– Что там? – Хрипло поинтересовался из своего нумера Ермолай Иванович.

– Ничего, ничего! – Спешно отозвался Живинский, – В спину вступило, вот и остановился, пока не отпустит!

* * *

– Спаситель! – Встретил меня слаженный вопль, и пансионеры начали с кряхтеньем и оханьем вставать с нар, ковыляя к столу со спиртом.

– Зомби, – Мелькает странная мысль, но в етот раз без «перевода». А! Вот и «перевод». Действительно, похоже.

– Егор Кузьмич, голубчик, – Судья пьёт спирт, как вино – смакуя и отставив мизинчик, – как ваши успехи с учёбой?

– Продвигаются, Аркадий Алексеевич, благодарю вас.

– Да уж, ещё год-два, и станете вы образованным человеком, – Тирада прерывается занюхиванием засаленной донельзя полы сюртука.

– Благодарю, сударь, непременно стану.

– Одно плохо, Егор Кузьмич, – Судья уже неспешно наливает второй стаканчик, не втягиваясь в разговоры прочих пансионеров, оживившихся после принятия еликсира, – ваш социальный статус! Сословное деление, как ни крути, барьер достаточно значимый. Статус мещанина даёт хоть какие-то права.

– Вы правы, Аркадий Алексеевич, – Настроение портится, – Ох, как вы правы!

Сел читать, стараясь не обращать внимания на шум – вскоре, прочем утихнувший. Многодневный запой подточил силы моих соседей, и почти все разбрелись по своим нумерам.

– Помнится, – Живинский опустился на соседний стул, – вы говорили, что ваш отец из отставных солдат?

– Да, – Нехотя отрываюсь от Жюль Верна, – ветеран Русско-Турецкой, воевал на Балканах и даже имел награды.

– Вот! – Судья поднял палец с изъеденным грибком ногтем, – Вот и решение вашей проблемы! Возможное. Да будет вам известно, молодой человек, что по окончанию службы солдаты из крестьян имеют право записываться в мещанское сословие!

– Он землепашцем был, – Чуть вздыхаю и бурусь за книгу, показывая тем самым нежелание разговаривать дальше.

– М-да… поразительное правовое невежство! Впрочем, чего это я? Откуда бы вам знать законодательство Российской Империи? Мещанское сословие, да будет вам известно, не является препятствием к земледелию!

– Да? – Я вцепился в книгу так, што руки мало не побелели, и впился глазами в лицо Живинского, но тот явно не шутит, – тогда…

– Разумеется, Егор Кузьмич, – светски наклоняет тот голову, разумеется! Мы всё-таки некоторым образом друзья, смею надеяться!

Соскочив со стула, обнимаю ево, не обращая внимания на запах и бегающих по одёжке вошек.

– Единственное, – Говорит тот чуть смущённо, когда я отпустил ево, – потребуются деньги. Не мне! Запросы, почтовые сборы… Не могу пока сказать, сколько.

– За етим дело не станет, Аркадий Алексеевич!

Глава 35

Любое письмо – событие не рядовое в Богом забытой деревеньке, а письмо из Москвы и подавно. Народу в избу набилось столько, что для спасения от духоты пришлось отворить дверь.

Ванька Прохоров, бегавший позатой зимой в церковную школу и научившийся мал-мала разбирать грамоту, взял конверт с известным волнением. Торжественно, хотя и с изрядной запинкой, зачитан адрес получателей, и головы деревенских поворотилися в сторону Ивана Карпыча и Катерины Анисимовны. Это кто ж им из самой Москвы писать может?!