Детство

Сделав свои дела, помыл руки в рукомойнике, откуда грязная вода убегала хитро по каменному желобку. Немолодой мущщина из господ заметил мой интерес, засмеялся негромко, и отчего-то стало обидно. Ворохнулся Тот-кто-внутри и я поспешил спрятать взгляд. Знаю уже – как Тот ворохнётся, так глаза лучше прятать – дерзкие делаются, страсть! Сколько раз я опосля того вожжами огребал иль крапивой. А ухи так и вовсе, не счесть!

– Всё? Пошли, – Подхватив узлы, спешу за Сидором Поликарпычем, зашагавшему куда-то через путя. Железо-то, батюшки! И всё зряшно на землю брошено, нам бы в деревню этих рельсов штук несколько, так горя бы не знали со струментом железным!

Остановившись перед зелёным вагоном, прикащик вытащил бумаги и показал суровому усатому дядьке в красивенном мундире с блестючими пуговицами и кокардой на фуражке. Сразу видно – начальство! Дядька глянул в бумаги и важно кивнул, пропуская нас. Сидор Поликарпыч заскочил ловко, а мне с узлами неудобно-то, замешкался на входе.

– Ну-ка, – Сказал незнакомый голос, и чья-то рука подхватила меня за шиворот, вознося в небо. Со страху я вцепился в узлы и принялся лягаться.

– Боевитый, – Одобрительно сказал усатый дядька, опуская меня на пол, – Ваш малец?

– Нет, – Сидор Поликарпыч надул важно щёки, – знакомцы попросили мальца в город отвезти, в учение. Негодящий совсем для крестьянской работы.

– Негодящий? – Усатый чуть наклонил голову набок, рассматривая меня, – Ну-ну… Меня тоже в своё время негодящим посчитали, а вишь ты как обернулось!

В глазах защипало и я шмыгнул носом. Хороший дядька!

Сидор Поликарпыч спорить не стал, пойдя вперёд.

– Не отставай!

Народищу в вагоне! Почитай человек с полста, никак не меньше. И кажный второй дымит, как тот паровоз. Ажно дым стоит в воздухе, и не продохнуть. Клубами!

– Кхе!

Мущщины всё больше, баб-то почитай и не видать. Ну да известно, бабьё дома должно сидеть, а не по гостям разъезжать, за таки денжищи-то! Не по делам же они раскатывают по железке, право слово!

– Ну-ка ся, двигай! – Пройдя чуть вперёд, бесцеремонно сказал прикащик одному из важных мущщин на широкой лавке. Надо же, подвинулся! И без лая подвинулся, хотя прикащик вежества не проявил. Городские!

Я притулился с краешку, подтянув узлы под ноги, но Сидор Поликарпыч, фыркнув, подхватил их и засунул наверх, вместе со своим саквояжем. Спорить со взрослым дядькой не стал, не отросла ещё спорилка-то. Но про себя замыслил присматривать, чтобы узлам моим ноги не приделали!

А народ в городе, известное дело, вороватый! Оглянуться не успею, как скарба лишусь. Может, и невелико богачество, но на валенки, почти даже не протёртые, охотники найдутся. А второй зипун?! Дедушка ещё нашивал, сукно крепкое! И заплаток на ём всего ничего.

Сидор Поликарпыч, как мущщина обстоятельный, завёл с соседями разговор. И какие все важнющие люди вокруг меня оказались! Мало что не господа.

Толстый дядька со скамьи напротив аж настоящим купцом оказался! Третья гильдия, а это такими денжищами[21] человек ворочает, что уу! У всей деревни таких не наберётся. Рази только всю деревеньку вместе с избами кому запродать.

Михал Андреич, пожилой такой дядинька, мало что не сорока лет, так даже самонастоящим чиновником оказался, ажно цельным коллежским регистратором[22]! Наверное, важный чин, не зряшно ведь такие слова красивые придуманы под него. И совсем даже не подумаешь, что из господ! Не задавака!

Гомоня, в вагон всё входил и входил народ. Много, страсть! Потом кто-то страшно загудел и я испужался, ажно чуть с лавки не слетел. Мущщины засмеялись, но не обидно.

– Паровоз то, – Пояснил добрый Михал Андреич, повернувшись ко мне и обдавая запахом хмельного, – Машинист за верёвку дёргает, и пар через свисток выходит. Сигнал, значит, что отправляться пора. Одним – чтоб поторапливались, а другим – чтоб с пути ушли.

– Хитро!

– В городе и не того насмотришься! – Подмигнул Михал Андреич, – Годика через два-три ничему удивляться не будешь.

Вагон дёрнуло, и паровоз потащил его по железке. Заметив, что я пялюся в окно, мущщины пропустили меня к нему, снова засмеявшись. Пусть! Это они может кажный день по железке катаются, а тут – ух, зрелище-то какое!

Мущщины заговорили о своём, взрослом и неинтересном – умственном, я же не отрывался от оконца, где мелькали деревья и дома. А быстро едем! Вёрст пятьдесят, не меньше!

Некстати шорохнулся Тот-кто-внутри, и в голове всплыл давнишний ещё сон, как Тот, другой Я, едет по ровнющей каменной дороге. Не помню на чём, но сидел я тогда чудно – будто табуретку оседлал, как коня. Но не конь, точно помню! И удобно же было! Во сне-то. И быстро, много быстрей, чем сейчас, чуть не втрое.

Тот-кто-внутри, снова шорохнулся и как-то усмешливо оценил попутчиков, прозвав мещанами и низкоуровневыми юнитами. Я так и не понял, почему мещане-то? Мещан среди мущщин как раз и нетути, ни одного. Даже важный Сидор Поликарпыч из крестьян. Правда, неправильных – городских крестьян. Числятся в сословии нашенском, а сами по торговой части.