Но мне нравилось, как пахнет у них в доме, нравилось там бывать. Мне нравилась темнота, в которой мы только что гуляли, которая всему придавала какой-то незнакомый облик, в особенности когда стояла сырость, ощущаемая всем телом. Мне нравился свет уличных фонарей. Нравилось настроение, возникавшее, когда мы гуляли большой ватагой: движение человеческих тел вокруг. Нравился звук туманного горна с залива. В такие вечера думалось: может произойти что угодно. Мне нравилось бесцельно бродить по окрестностям, натыкаясь на разные вещи и попадая в неожиданные ситуации. Возведенные в лесу над плавучими пристанями бараки вечером стояли пустые, окна светились, мы заглядывали внутрь. Никак там лежат порножурналы? Да, так и есть. Никто не осмеливался разбить окно, чтобы зайти и взять их, но перед нами открывалась такая возможность, и мы знали, что скоро кто-нибудь это сделает, может, даже мы сами. Это было такое время, когда на дороге перед домом тебе вдруг возьмет и попадется вырванная страница такого журнала. В это время могло случиться, что ты вдруг найдешь порножурналы в канаве, где-нибудь на поляне, под мостом. Кто их там оставлял, мы не знали, они могли лежать где угодно, словно их бог послал, словно они часть природы: как цветки ветреницы или вербы, как полноводные ручьи, как блестящие от дождя валуны. Они тоже были отмечены печатью стихий: либо мокрые и размякшие, либо высохшие, как порох, зачастую выгоревшие от солнца, вывалянные в грязи и заляпанные землей.
При одной мысли об этих журналах во мне подымалось какое-то смутное томление, не имевшее ничего общего с тем, что мы говорили, когда с жадностью разглядывали эти картинки, хохоча и восклицая «Ну, клево!»; нет, томление шло непонятно откуда, из таких глубин, куда не достигала мысль.
Многие в поселке вполне могли держать порножурналы у себя дома, и все они без исключения принадлежали к той публике, кто при первой возможности непременно купил бы мопед, начал бы курить и прогуливать уроки, — короче говоря, к числу нехороших парней, что болтались возле «Фины». Таким образом, во мне уживались две непримиримые вещи. Порножурналы принадлежали миру зла, но то жестокое томление, которое они во мне пробуждали, от чего у меня пересыхало в горле, было чем-то таким, чего я жаждал с неодолимой силой. При виде обнаженных женщин я весь делался ватным и мягким. Это было ужасно, это было чудесно, передо мной распахивался целый мир и отворялись врата ада, сияющий свет и кромешный мрак, мы готовы были без конца так стоять, листая и листая страницы, готовы были простоять хоть целую вечность под тяжко нависшими ветвями елей, вдыхая запахи сырой земли и мокрых скал и разглядывая картинки. Эти женщины словно вышли из болотной глуби, из-под пожелтелой осенней травы или, по крайней мере, состояли с ними в тесном родстве. Часть картинок часто бывала оторвана, но все равно мы достаточно насмотрелись по ним всего, мягкого и жесткого, чтобы уже навсегда убедиться — это чувство существует, и едва проносился слух, что где-то есть эти журналы, мы немедленно пускались по следу.
Одним из самых рьяных в этом деле был Гейр. Уже во втором классе он приносил нам отцовский мужской журнал. И мы, прячась в лесу, разглядывали женщин с голой грудью, а для отвода глаз громко обсуждали, что делают Дональд и Долли, чтобы в случае чего все подумали, что мы рассматриваем комиксы.
И вот мы обнаружили, что в бараках лежат порножурналы.
Мы ходили вокруг бараков кругами, но они были на замке, а разбить стекло, открыть на окне задвижку и утащить журналы духу нам не хватало.
Но охота уже пробудилась, и мы стали прикидывать, где бы еще чего найти.
В зарослях вокруг сломанного автомобиля?
В лесу под мостом?
Да где же еще, черт возьми, как не на мусорной свалке! Уж там-то, поди, этого добра навалом! Сотни штук? Тысячи?
Воскресенье. Утро. Конец сентября. Папы нет дома, он на рыбалке, мама — в гостиной. Ингве укатил на велосипеде куда-то на восточную сторону острова, а я только что вышел из дома и иду через двор, одетый в бежевую куртку и синие джинсы, направляясь к Гейру: меня разбирает охотничий зуд — впереди наконец-то поход на свалку! Светило солнце, но с утра прошел дождь, и асфальт в тех местах, куда оно не попадало, как, например, под елками перед нашим домом, был черным от влаги.
К моему приходу Гейр уже собрался, и мы на радостях пустились бегом. Вверх по горе, затем по длинной равнине, на которой перед домами стояли накрытые брезентом лодки, главным образом пластиковые моторки, но было и несколько шлюпок и один прогулочный катер, знаменитый на всю округу. Газоны перед домами были желтые, деревья за ними — оранжевые и красные, небо — голубое. Мы сняли куртки и завязали их вокруг пояса. Мы прошли мимо дома Хьетиля, вышли на грунтовую дорогу и миновали ворота, отмечавшие конец дороги и начало тропинки. За этим участком стоял новый приходской дом, где собирались на репетиции и концерты светловолосые участницы местной тенсинг-группы[16]
.