Детство

Сняв лыжи с багажника, он достал небольшой чемоданчик с набором только что купленных лыжных мазей, и мы смазали лыжи синим «Свиксом», который он выбрал, прочитав надписи на тюбиках, как самый подходящий по погоде. На то, чтобы надеть лыжи, ему потребовалось немного больше времени, чем мне, — он не сразу разобрался с креплениями. Затем он продел руки в темляки на лыжных палках. Но он не сообразил продевать руку снизу, так, чтобы петля не соскальзывала, как только ты отпустишь палку. Нет, он просунул руки прямо сверху.

Но так делают только малые дети, которые еще не знают, как надо!

На это тяжело было смотреть, но сказать ему я не мог. Тогда я вынул руки из темляков и продел их снова, чтобы он, если заметит, понял, как это правильно делают.

Но он не смотрел на меня, его взгляд был устремлен на вершину лесистого кряжа, который высился за карьером.

— Ну, пошли! — сказал он.

Хотя я еще ни разу не видел его на лыжах, мне никогда бы и в голову не пришло, что он, оказывается, не умеет на них ходить. Но он действительно не умел. Вместо того чтобы скользить, он шагал на них, как при обыкновенной ходьбе, коротенькими шажками, вдобавок еще и шаткими, потому что время от времени ему приходилось замирать на месте и опираться на палки, чтобы не упасть.

Я подумал, что так будет только вначале, сейчас все наладится и он пойдет как следует, покатится по лыжне. Но вот мы взобрались на вершину кряжа, откуда за деревьями видно было серое с белыми барашками море, и начали спускаться с другого склона, а он все так же шагал.

Время от времени он оборачивался ко мне и улыбался.

Мне стало до того жаль его, что хоть плачь.

Бедный папа! Бедный, бедный папа!

В то же время мне было за него стыдно: мой папа не умеет ходить на лыжах! И я все время старался держаться от него подальше, чтобы, если кто попадется рядом, никто бы не подумал, что я имею к нему какое-то отношение. Он просто чужой человек, какой-то турист, а я тут сам по себе, я — из местных, и я умею ходить на лыжах.

Лыжня снова нырнула в лес, но, хотя море исчезло из вида, слышен был его шум, не заглушенный деревьями, волны накатывали и откатывали, и под деревьями стоял запах соленой воды и водорослей, смешанный с другими, по-зимнему приглушенными лесными запахами, среди которых отчетливее всего был, наверное, тонкий запах сырого снега.

Он остановился, опираясь на палки. Я подошел к нему. На горизонте показался корабль. Небо над нами было светло-серое. Желтовато-серый расплывчатый проблеск над двумя маяками Торунгена показывал, где стоит солнце.

Он взглянул на меня.

— Хорошо тебе идется? — спросил он.

— Да, неплохо, — сказал я.

— Ну, тогда пойдем дальше? — сказал он. — Скоро пора ехать. Нам же еще готовить обед. Так что давай, вперед!

— Разве ты не хочешь идти впереди?

— Нет, иди ты. Я за тобой.

Предложение поменяться местами вызвало во мне настоящую бурю. Если он пойдет за мной, он увидит, как умело хожу я, и поймет, до чего же неловко он ходит сам. Каждое свое движение я стал видеть его глазами. И это острым ножом врезалось в мое сознание. Уже после первых нескольких метров я замедлил ход и стал идти медленнее, в таком же отрывистом ритме, как он, только не так неуклюже, потому что иначе бы он понял, что я хочу ему показать, а это было бы еще хуже. Внизу под нами на прибрежную гальку медленно накатывали белопенные волны. Ветер местами взметал со скал снег. В воздухе, распластав крылья, проплыла чайка. Мы уже подходили к автомобилю, когда на последнем небольшом склоне мне вдруг пришла в голову новая мысль, я изменил ритм, пробежал несколько метров как можно быстрее, затем сделал вид, будто потерял равновесие, и плюхнулся в снег рядом с лыжней. Поднявшись как можно скорей, я стал отряхиваться и задержался, пропуская его мимо себя.

— Главное — это удержаться на ногах, — сказал он.

По дороге домой мы молчали, и я вздохнул с облегчением, когда мы въехали к нам во двор: наконец-то лыжная прогулка закончилась!

В прихожей мы так же молча разделись, освободившись от лыжного снаряжения. Но затем, открывая дверь на лестницу, он вдруг обернулся.

— Можешь составить мне компанию, пока я буду готовить обед, — сказал он.

Я кивнул и пошел за ним наверх.

В гостиной он вдруг остановился, глядя на стену.

— А это еще что такое? — спросил он. — Ты это видел?

Я уже и забыл про историю с апельсином. Удивление, с которым я замотал головой, очевидно, было настолько искренним, что его внимание полностью переключилось с меня на стену, он наклонился и провел пальцем по тоненькой полоске на обоях. Вероятно, даже у него не хватило фантазии догадаться, что это я бросил апельсин об пол в проходе между кухней и гостиной.

Он выпрямился и пошел на кухню, я, как всегда, уселся на табуретку, он достал из холодильника упаковку сайды, положил на рабочий стол, достал из шкафчика муку, соль и перец, высыпал на тарелку и принялся обваливать в этой смеси оттаявшие, мягкие кусочки филе.

— Завтра мы после уроков съездим в город и купим тебе подарок ко дню рождения, — сказал он, не глядя на меня.

— Ты возьмешь меня? Разве это не сюрприз? — спросил я.