Читаем Детство полностью

Продавщица в служебном помещении отложила газету, вышла к прилавку и встала за ним с безразличным и, пожалуй, несколько презрительным выражением лица. Она была старая и безобразная, с большой волосатой бородавкой на подбородке.

Одна из стен была вся целиком занята курительными трубками и ершиками для трубок, папиросной бумагой, машинками для набивания сигарет, пачками табака и сигарет, табакерками всех форм и расцветок, каждую украшали надписи, выполненные разными шрифтами, и маленькие стилизованные картинки, изображавшие собак, лис, лошадей, парусники, гоночные автомобили, улыбающихся негров, дымящих моряков, небрежно возлежащих женщин. Полка с конфетами, в которую мы сейчас впились глазами, занимала другую стену. В отличие от табачных товаров конфеты были без оберток: шоколадные, леденцы и жевательные конфеты были выставлены в прозрачной пластиковой упаковке и сами за себя говорили без посредства каких-то картинок: что, дескать, видишь, из того и выбирай. Черные были солоноватые или со вкусом лакрицы, желтые — лимонные, оранжевые — апельсиновые, красные — земляничные, а коричневые — шоколадные. Маленькие квадратные шоколадки в твердой оболочке, называвшиеся «рекрутами», были с карамельной начинкой, как и обещала их форма, шоколадки в виде сердечек — с мягкой желейной начинкой с абрикосовым вкусом, что также было вполне ожидаемо. Цветовой код соблюдался и в леденцах, и жвачках, но попадались и исключения, в которых мы научились разбираться за эти вечера. У некоторых черных леденцов вкус был темно-зеленый, в то время как у темно-зеленых леденцов вкус иногда оказывался как у пастилок от простуды и отдавал эвкалиптом — то есть был посветлее, а не конфетно-зеленый, как можно подумать, судя по их цвету. А еще были черные леденцы с анисовым вкусом «Датского короля», то есть коричневато-оранжевым. Как ни странно, но никогда не случалось так, чтобы у коричневато-оранжевых конфет «Датского короля» вкус, наоборот, был черный, не водилось также и эвкалиптово-зеленых леденцов со вкусом темно-зеленых или черных конфет.

— Ну, каких тебе? — спросила продавщица.

Гейр уже положил на прилавок деньги, которые собирался потратить, и наклонился вперед, чтобы получше разглядеть ассортимент конфет, он явно растерялся оттого, что времени оставалось так мало.

— Э-э-э, — начал он.

— Давай скорее, — поторопил я.

И тут он выпалил:

— Три вот этих, три этих и три этих, и еще четыре этих, и одну этих, и одну этих, — сказал он, тыкая пальцем в различные упаковки.

— Три — тех? — сказала продавщица и, открыв пустой бумажный пакет, повернулась к витрине.

— Зеленые леденцы. А вообще лучше четыре. И три красно-белых. И пять «пустышек».

Когда мы вышли с пакетиками, до отправления автобуса оставалось всего четыре минуты. Как раз успеем, успокаивали мы друг друга, сбегая по лестнице вниз. Ступеньки были скользкие от утоптанного снега, так что приходилось держаться за перила, а это не позволяло бежать быстро. Под нами простирался город: белые улицы, казавшиеся желтыми в свете уличных фонарей, и автобусная станция, где по белому снегу то и дело плавно, как сани, подъезжали и отъезжали автобусы, высилась черепичная крыша церкви и торчал ее зеленый шпиль. Надо всем этим вздымался черный небосвод, усеянный мерцающими звездами. Когда оставалось каких-то десять-пятнадцать ступенек, Гейр отпустил перила и рванул вперед. Через несколько шагов он стал терять равновесие. У него оставался только один шанс удержаться на ногах: если он будет бежать дальше не останавливаясь и не сбавляя скорости. И он мчался вперед сломя голову. Затем поменял тактику и попытался скользить, но тело еще не потеряло набранной скорости, он упал ничком в сугроб на краю тротуара. Все произошло так быстро, что я засмеялся только тогда, когда он уже упал.

— Ха-ха-ха!

Он не двигался.

Вдруг он серьезно ушибся?

Я как можно скорее прошел остаток пути и остановился над ним. Он быстро дышал, короткими вдохами, похожими на всхлипы. Затем у него вдруг вырвался долгий глухой вздох.

— Дьявол! — проговорил он шепотом и схватился за грудь. — Дьявол, дьявол, дьявол!

— Ругаться-то не надо, — сказал я.

Он бросил на меня короткий мрачный взгляд.

— Ты ударился? — спросил я.

Он снова судорожно вздохнул.

— Задохнулся?

Он кивнул, приподнялся и сел. Теперь он уже дышал нормально. На глазах у него были слезы.

— Теперь-то мы уж точно не успеем на автобус, — сказал я.

— У меня перехватило дыхание, — сказал он. — Я не реву.

Держась за бок, он встал на ноги, его лицо исказилось гримасой.

— Ты можешь идти? — спросил я.

— Уж как-нибудь, — ответил он.


У входа в торговый центр «Арена» мы увидели, как отошел наш автобус и скрылся за углом. Следующий будет через полчаса.

Мы сели ждать в помещении автовокзала на скамейку напротив фотоавтомата и принялись за свои конфеты. Народу в помещении было немного. Двое ребят-подростков, которые зашли купить гамбургеры и картофель фри, оставив машину с заведенным мотором у входа, алкаш, спавший сидя на полу и опустив голову, и подружка молоденькой киоскерши.

Гейр засунул в рот один из красно-белых леденцов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Моя борьба

Юность
Юность

Четвертая книга монументального автобиографического цикла Карла Уве Кнаусгора «Моя борьба» рассказывает о юности главного героя и начале его писательского пути.Карлу Уве восемнадцать, он только что окончил гимназию, но получать высшее образование не намерен. Он хочет писать. В голове клубится множество замыслов, они так и рвутся на бумагу. Но, чтобы посвятить себя этому занятию, нужны деньги и свободное время. Он устраивается школьным учителем в маленькую рыбацкую деревню на севере Норвегии. Работа не очень ему нравится, деревенская атмосфера — еще меньше. Зато его окружает невероятной красоты природа, от которой захватывает дух. Поначалу все складывается неплохо: он сочиняет несколько новелл, его уважают местные парни, он популярен у девушек. Но когда окрестности накрывает полярная тьма, сводя доступное пространство к единственной деревенской улице, в душе героя воцаряется мрак. В надежде вернуть утраченное вдохновение он все чаще пьет с местными рыбаками, чтобы однажды с ужасом обнаружить у себя провалы в памяти — первый признак алкоголизма, сгубившего его отца. А на краю сознания все чаще и назойливее возникает соблазнительный образ влюбленной в Карла-Уве ученицы…

Карл Уве Кнаусгорд

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное