Детство

Когда она ушла, я сделал, как она учила, понюхал свой новый запах и снова взялся за книгу, которую тогда как раз читал, самую любимую на тот момент. Это был «Дракула», я читал его уже во второй раз все с тем же увлечением.

— Пора ужинать! — позвала мама из кухни, и я, отложив книжку, пошел к ним.

Папа сидел на своем обычном месте, весь сумрачно-смуглый и хмурый. Мама налила в чайник кипятка и поставила нам на стол.

— Марта сегодня пригласила нас приехать к ним на дачу, — сказала мама.

— Совершенно исключено, — сказал папа. — Что еще она сказала?

Мама отрицательно покачала головой:

— Ничего особенного.

Я сидел потупив взгляд и старался есть побыстрей, но так, чтобы не показалось, что спешу поскорей покончить с ужином и уйти.

Поблизости кто-то начал заводить мотор, тот несколько раз чихнул и умолк. Папа встал и выглянул в окно.

— Разве Густавсен не уехал в отпуск? — спросил он.

Никто не ответил, он взглянул на меня.

— Он уехал, — сказал я. — Но Ролф и Лейф Туре остались. Они дома одни.

Мотор заработал снова. На этот раз он завелся сразу. Водитель переключил передачу, рокот резко усилился, но двигатель тут же закашлялся и смолк.

— Но кто-то ездит на их машине, — сказал папа.

Я встал посмотреть.

— Сиди! — приказал папа.

Я сел.

— Что там случилось? — спросила мама.

— Эти хулиганы без спроса ездят на родительской машине.

Он обернулся лицом к маме:

— Что за безобразие!

Прерывисто рокоча и кашляя, машина поднималась в гору.

— Что же они — совсем ребят распустили? — произнес он. — Лейф Туре же учится в одном классе с Карлом Уве! И этот мальчишка без спроса берет родительскую машину.

Я проглотил последний кусок бутерброда, добавил в чай молока, чтобы он стал похолоднее и можно было выпить его залпом. Встал из-за стола.

— Спасибо за ужин, — сказал я.

— На здоровье, — ответила мама. — Укладываешься?

— Пожалуй, — сказал я.

— Тогда спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Он зашел прежде, чем я успел погасить свет.

— Поднимись и сядь, — велел он.

Я поднялся и сел.

Он посмотрел на меня долгим взглядом:

— До меня дошли слухи, Карл Уве, что ты куришь.

— Что такое? — удивился я. — Да не было этого! Честное слово, я не вру.

— А я слышал другое. Я слыхал, что ты куришь.

Я быстро вскинул голову и посмотрел ему в глаза.

— Так ты курил?

Я опустил глаза:

— Нет.

Его рука уже держала меня за ухо.

— Курил, — сказал он, крутанув мне ухо. — Признавайся — курил?

— Не-ет! — вскрикнул я.

Он отпустил ухо.

— Так сказал Ролф, — сообщил он. — Ты хочешь сказать, что Ролф мне солгал?

— Да, наверное, так, — сказал я. — Потому что я не курил.

— Зачем Ролфу было лгать?

— Не знаю, — сказал я.

— Так почему же ты ревешь? Если у тебя совесть чиста? Я знаю тебя, Карл Уве. Знаю, что ты курил. Но больше ты этого не сделаешь. Так что на этот раз тебе прощается.

Он повернулся и вышел такой же сумрачный, как пришел.

Я отер глаза пододеяльником и некоторое время так лежал, глядя в потолок. Сна не было ни в одном глазу. Курить я никогда не курил.

Но он догадался, что я что-то натворил.

Откуда он это узнал?

Как он мог догадаться?

На следующий день мы не могли удержаться и сплавали к острову.

— Смотри — весь черный! — сказал Гейр, подняв весла.

Мы с ним так хохотали, что чуть не попадали из лодки.

Хотя внешне это лето было такое же, как другие, — мы съездили и в Сёрбёвог, и на дачу к бабушке с дедушкой, а остальное время я болтался по поселку и ходил гулять то с одним, то с другим из товарищей, а если никого не было, то читал, лежа на кровати, — но по существу оно было совсем не похоже на остальные: потому что, когда оно кончится, мне предстояло не просто начать новый учебный год, как бывало до сих пор; в июне, на выпускном, перед нами выступил с речью сам директор, поскольку теперь мы окончили начальную школу и после летних каникул пойдем учиться в Ролигхеденскую школу средней ступени. Теперь мы уже не дети, а подростки.

Весь июль я проработал в одном садовом хозяйстве, вкалывал на поле с раннего утра под палящим солнцем, собирая или упаковывая клубнику, полол морковь, потом, в середине дня, притулившись под выступающей скалой, второпях съедал принесенный с собой завтрак, чтобы успеть на велосипеде к озеру Йерстадванн и хоть наскоро окунуться перед тем, как продолжить работу. Весь мой заработок шел мне на карманные деньги, которые я собирался потратить на Кубке Норвегии. На время турнира мама и папа уехали в горы. В то лето случилась небывалая жара, один из матчей мы играли на грунтовом поле, и я свалился от теплового удара, так что меня отвезли в импровизированный полевой госпиталь, к вечеру я там пришел в себя, откуда-то издалека слышна была музыка Roxy Music — «More Than This», я глядел в потолок брезентовой палатки счастливый, как никогда, радуясь этому, непонятно откуда взявшемуся чувству.