Когда Марианна спросила, не парочка ли они, он поспешил крикнуть: «Заткнись, малявка, никакая мы не парочка!»
Как это понимать? Или — или. Как хочешь, так и понимай. Господи, все-таки она должна спросить.
Чтобы не смотреть в глаза Юхе, она начинает разглядывать плакат «Sweet» на стене. Йенни вздыхает, закрывает глаза, вздрагивает, икает. Слова уже на языке. На самом кончике. Как будто нужно прыгнуть с трех- или пятиметрового трамплина, в животе у нее все переворачивается. Сейчас она спросит, сейчас…
— Ты что, накрасилась? — вдруг говорит Юха.
Йенни ошарашенно открывает рот:
— Чего?
— Никогда не видел у тебя теней.
— Что, некрасиво? Смыть?
— Нет-нет, — поспешно отвечает Юха, — просто так, необычно. Но, кстати, очень симпатично!
— Правда?
У Йенни дух захватывает. От счастья на глаза наворачиваются слезы. Она приглаживает волосы, поправляет блузу, осторожно пересаживается на краешек кровати. Она улыбается, а когда она улыбается, у нее появляются ямочки, точно мягкие складки. Что-то пульсирует под веками. Пульсирует во всем теле. Сейчас или никогда, думает она.
— Юха, — шепчет она, но ей хотелось бы прошептать «мой Юха».
— Что?
— Что я хотела спросить… Ты любишь… Тебе нравится кто-нибудь?
Она пытается произнести это как можно равнодушнее.
— Конечно, нравится, — радостно отвечает Юха. — Ли!
Йенни кивает. Закрывает глаза. Вот она и решилась. Решилась и проиграла. Убедилась, что никто не может ее любить. И неудивительно — такую-то противную уродину!
— Да, Ли хорошенькая, — несчастно шепчет Йенни и чувствует, как внутри что-то ломается.
Но какая разница. Никакой. Все как и прежде. Вот она откроет глаза, и все будет по-прежнему. Она кукла с закрывающимися глазами, с неизменной улыбкой, равнодушно кивающая головой.
— Да, Ли хорошенькая, — глухо повторяет Йенни.
— Еще какая! — восторженно отзывается Юха.
— И у нее такие красивые волосы.
— Еще какие красивые! Я в нее так влюбился, что хоть помирай!
Ей хочется просто уйти. Броситься домой, смыть краску, снова стать чистой. Ей хочется оттереть тени щеткой для ногтей, отрезать ресницы, склеенные дешевой тушью, отмыться дочиста, дочиста, дочиста — как ящерице.
Она и есть ящерица.
Все по-прежнему. Ничего не случилось. Йенни улыбается.
Йенни улыбается, как и нужно улыбаться, когда твой лучший друг поверяет тебе свои любовные переживания. «Вот здорово». «Я так за тебя рада». «Поздравляю!»
Йенни прокашливается и улыбается. Она кукла с закрывающимися глазами, с неизменной улыбкой, равнодушная.
— А ты ей говорил?
— Нет, конечно!
— Так устрой вечеринку и пригласи ее!
— Вечеринку? Я? Да папа никогда не разрешит! Папа ненавидит, когда в доме возня. И к тому же он все время болеет.
— Я просто предложила, — шипит Йенни.
— Ты чего, обиделась? — простодушно спрашивает Юха.
— Да не обиделась я! — кричит Йенни. — Я так рада!
Вот и еще один рубеж, который надо пересечь. Приглашать на праздник больше нельзя. Если уж приглашать, то на вечеринку.
Вечеринка.
Такое загадочное и манящее слово. Юха ни разу не бывал на вечеринке, но он знает, как все должно быть.
Танцы.
Юха ни разу не танцевал.