Детство Лены

Из угла, с постели, опершись на худой локоть, на меня огромными черными глазами смотрит с любопытством какая-то девчонка. Ее короткие волосы торчат ежиком, лоб перевязан белой тряпицей. Она шевелит распухшей верхней губой.

— Ты чья?

Девчонка не отвечает, она лишь передразнивает меня.

— Чего уставилась?

В комнату, постукивая палкой, входит бабушка Бойчиха:

— Очнулась, голубка? С кем же ты тут разговариваешь?

— Она чья, бабушка? — шепотом спрашиваю я.

По сморщенному доброму лицу бабушки Бойчихи разбегаются морщинки. Мне сразу делается весело. Теперь уж я без страха гляжу в зеркало. Провожу ладонью по голове. Вместо длинных кос — короткие жесткие колючки.

— Не кручинься, голубка, кудри отрастут. Были бы кости целые. Ты теперь у своих. Скоро Лизутка придет из школы. Эк Грушка тебя избила, непутевая башка! Думали, не отходим.

Бабушка Бойчиха поит меня теплым молоком, потом что-то рассказывает. Под ее тихий голос глаза мои вновь закрываются.

Просыпаюсь вечером. Передо мной сидит Лиза.

Я неуверенно протягиваю руку и дотрагиваюсь до ее колен. Все еще не веря, я тянусь к ее толстой светлой косе. .

— Тетя Дуня, она проснулась! — кричит Лиза радостным, звенящим голоском.

Лампа ярко освещает крохотную комнату. Около стола суетится Петька. Вихры спадают ему на лоб. Рядом с ним — Дуня Черная. Она оглядывается на нас с Лизой и улыбается как-то по-особенному весело.

— Тетя Дуня, это все по правде? — спрашиваю я.

Петька подходит к кровати и недоверчиво осматривает меня:

— Ишь ты.... Значит, выжила?

Дуня, нарезав тонкими ломтиками хлеб, присаживается рядом со мной.

— Ну, вот у нас и праздник.

— Знаешь, Лена, у нас такая радость, такая радость! — говорит Лиза и замолкает под взглядом тети Дуни.

Петька поспешно что-то прячет в карман и отворачивается. Я вижу, как моментально краснеют его уши. От меня что-то скрывают.

— Ты теперь с нами будешь жить, — сообщает Лиза.

— Это Аксинья притащила тебя к нам, добрая душа, — говорит Дуня Черная.

Через несколько минут колченогий стол пододвинут к моей постели. Петька открывает темную бутылку. Его лицо все еще горит ярким румянцем, а губы, не слушаясь, складываются в торжественную улыбку.

— Подождем бабушку и Аксинью, — говорит тетя Дуня.

Долго ждать не приходится — их шаги и голоса уже слышатся в сенях.

— Вот и мы!

Тетка Аксинья сбрасывает с плеч шаль:

— Проснулась? Вот радость-то! Смотри поправляйся к отцовскому приезду. Весточка пришла.

От неожиданности кружится голова, все плывет, и я валюсь ничком в подушку.

Радость, конечно, меня не убила. Через каких-нибудь полчаса я, склонясь на плечо бабушки Бойчихи, облегченно плачу. Дав мне выплакаться, Дуня достает из коробочки белый помятый конверт.

Руки мои дрожат, не слушаются. Я не могу прочесть первые слова. Буквы прыгают, разбегаются. А тут еще мешает Петька. Он сует мне записку:

— Нет, Ленка, прочти мое сначала. Ты гляди только, что он пишет: «Сын мой Петька». Это, значит, я.

— Да не тормоши ты ее, неуемный! — смеется бабушка.

Из письма я узнаю, что отец и все остальные живы, скоро вернутся, а пока наказывают потерпеть еще немного. Когда приедут, отец не сообщает, но это сейчас не так важно для всех нас, собравшихся вместе. Важно одно: что все живы и будут с нами.

Конец детства

Прошло три месяца, как я живу у бабушки Бойчихи. За это время я окончательно окрепла. Волосы мои отросли и похожи на черную баранью шапку. Каждый день, проводив Лизу в школу, а бабушку Бойчиху — на работу, я иду на большак.

Далеко-далеко тянется среди леса укатанная дорога. По ней с утра до вечера шагают люди, но отца между ними нет. Ночами при малейшем стуке в окно я просыпаюсь и вскакиваю.

Бабушка Бойчиха, качая головой, сурово выговаривает:

— Разве можно так изводиться? Сказано — вернутся, значит, нужно ждать. Все это потому, что ты не привыкла без работы сидеть. Руки, руки тебе нужно занять. Когда они, милушки, заняты, и голове легче делается.

Лиза тоже старается меня успокоить. Приходя из школы, она раскладывает книги и заставляет меня читать и писать. Часто, решая какую-нибудь задачу или заучивая правило, я вспоминаю Кланьку. Наверно, я сейчас похожа на нее.

— Да учи же, Лена! О чем ты думаешь? Опять напутала? — сердится Лиза. — Ведь бабушка говорит тебе, что папка приедет, она зря не скажет.

Бабушка откладывает в сторону чулок и убежденно произносит:

— Если не верить в хорошее, то и незачем жить на свете.

Иногда к нам приходит Петька, и бабушка выпроваживает нас на улицу.

— Идите-ка, погуляйте. От вашего гомона в ушах звенит. Ишь, пыль какую подняли!

Лиза достает из-под кровати старые «снегурки». Их бабушка ей купила по дешевке у старьевщика. У меня тоже есть коньки. Сделал дедка Степа. Он частенько навещает нас. Хотя мои коньки и деревянные, но скользят по льду не хуже настоящих, купленных в магазине.

— Ты присматривай за ними, — наказывает бабушка Петьке. — В обиду-то не давай. Ты ведь совсем большой мужик. Ишь, как вытянулся! Отец-то приедет и не узнает.

Петька молчит, пыжится, краснеет.

Обычно мы ходим на Клязьму, где катаются ребята из казарм.