Детство Лермонтова

Бабушка охотно рассказывала подробности того времени, но заплакала, говоря о болезни Марии Михайловны. Миша прекратил расспросы и перевел разговор:

— Почему в Москве почти все дома новые?

Арсеньева рассказала, что они выстроены после наполеоновского нашествия, после пожара, в котором были виноваты французы. В те страшные дни сильный ветер довершил бедствие, и великолепная столица представляла собою бушующий огненный океан. Враги обманулись. Они шли от берегов Сены и Луары, рассчитывая на легкую победу, но вместо этого им пришлось вкусить дым, смрад и горячий пепел. Многие из них погибли, многие не вынесли тягот этого похода. Проклятый Наполеон, сколько людей он погубил! Счастье, что братья бабушки все с орденами вернулись домой. Трое воевали: Николай, Дмитрий и Афанасий.

— И мой папа воевал! — с гордостью добавил мальчик.

Но бабушка промолчала и продолжала рассказывать, как трудно было бороться с таким хитрым и умелым врагом.

Миша попросил показать ему портрет Наполеона; хотелось посмотреть, какое у него лицо.

Бабушка допрашивала мальчика в недоумении:

— А зачем тебе?

— Хочу посмотреть.

Арсеньева согласилась:

— Ладно, увидишь. Наверное, у дяди Дмитрия Алексеевича есть портрет Наполеона.

Не раз Арсеньева говорила своему внуку про театральные представления в доме отца своего, Алексея Емельяновича, о затеях Михаила Васильевича и о спектаклях в большом тарханском доме; теперь же ей захотелось показать Мишеньке настоящий столичный театр. Она велела взять билет на модную оперу «Князь Невидимка» или «Личардо-волшебник» и вместе с мальчиком поехала в театр Пашкова на Моховую улицу.

Множество карет у театра свидетельствовало о том, что пьеса имела успех. Арсеньева с внуком немного опоздали: театральные коридоры и мраморные лестницы, покрытые красными бархатными дорожками, были безлюдны — приехавшие сидели уже в зале. Однако, когда вошли в ложу, увертюра еще не началась — не все съехались.

Освещены были только оркестранты — они сидели за нотными пюпитрами и настраивали инструменты. Но вот по лесенке взбежал на деревянный постамент человек с пышной шевелюрой, во фраке; он раскланялся с публикой, взял палочку с пюпитра, постучал, и все затихли. Неожиданно звуки, которые были до этой минуты нестройными и разрозненными, слились и зазвучали полным, многоголосым мотивом, и, в то время как зритель стал наслаждаться мелодией, взвился бархатный занавес, со сцены потянуло холодком и открылся вид роскошного сада с озером вдали, под безоблачным голубым небом. А по бокам сцены стояли мужчины и женщины в прекрасных цветных костюмах со шнуровками, вроде маскарадных, никогда не виданных Мишей еще ни в домах, ни на улицах. Они запели стройным хором, а затем начались пляски. Все это было волшебством наяву! Главный герой оперы то исчезал, то неожиданно появлялся. Героиня, созданная, казалось, не то из воска, не то из сахара, оказалась живой женщиной и тоже пела. На сцене происходили разные чудеса: бенгальский огонь вспыхивал то розовым, то зеленым светом. Шпаги перекрещивались, плащи героев развевались, шляпы со страусовыми перьями походили на воздушные пироги.

На сцене происходило что-то удивительное: стол, например, взлетал и превращался в огненную реку; дуб неожиданно разделялся на две части, и оттуда появлялся герой на облаке; сделан был мост, по которому через всю сцену проходили черные рыцари. Вызывал удивление зрителей движущийся слон с механическим устройством; он был в натуральную величину, и на спине его сидел человек. Всем понравился таинственный фокус — «вырастающая рука Цимбалы». Зрителям это казалось необъяснимым. Чудеса сменялись чудесами, гора превращалась в море, из куста делался грот, храм во всю ширину сцены спускался на облаках с группой гениев и амуров, а позади них виднелась прозрачная радуга. Показывали идиллию «Приятное местоположение с павильонами», а зимняя декорация — снег и льдины — вызвала даже аплодисменты зрителей.

Фантастическая постановка увлекала воображение не только пятилетнего ребенка — зрители восхищались музыкой, сказочным содержанием, пышными сценическими эффектами. Итальянский композитор и дирижер Кавос, приглашенный в Россию, писал для русской столичной сцены оперы и балеты, — они прочно держались на сцене и имели шумный успех.

Когда представление окончилось, в зале раздались бурные аплодисменты. Артисты, умершие на сцене по ходу действия, вышли перед бархатным занавесом и низко кланялись публике.

В ложу лакеи принесли шубы, и Арсеньева никак не могла всунуть руку Мишеньки в рукав его шубки из Селезневых шеек. Он стоял, судорожно сжимая пальцами бархатный барьер ложи и сверкая взволнованными глазами, упирался и не хотел уходить. Пусть еще играют!

Неожиданно он громко крикнул тоненьким голоском: «Bis!» — и захлопал в ладоши.

Его еле увели.