Детство Лермонтова

Через некоторое время она вернулась, видимо огорченная, что не может услужить, и в недоумении сказала:

— Простите, барыня-милостивица, только не знаю, где их искать. Стихов в новом доме нетути.

Арсеньева спросила:

— Пашенька, а у тебя нет стишков?

Пашенька покраснела и ответила смущенно:

— Альбом остался там…

Арсеньева сразу же вспомнила:

— Альбом-то у нас есть! Дашка, принеси-ка сюда альбом Марии Михайловны.

После того как альбом был принесен, бабушка стала читать некоторые стихи, и все присутствующие очень одобрили их; Миша тоже долго и задумчиво слушал.

Было еще рано, сумерки только сгущались, но Миша попросился спать. После умывания он заглянул в окно. Черные ветви деревьев покрылись снегом, грачи и вороны каркали, пролетая и торопясь куда-то. Миша позвал бабушку.

— Ты, милок, заболел?

— Скучно…

Равнодушный, лежа в своей кроватке, он сказал бабушке, что теперь понял: в этом доме он нужен только ей одной, и поэтому за любовь он всегда будет прощать ее и любить.

Потрясенная бабушка предложила сделать для него все, что он захочет, но он вздохнул и сказал, что ему ничего не надо.

К сожалению, она не понимала того, что он хотел, и из-за этого с ней бывало скучно.

— Бабушка, когда ты была молодая, ты песни пела?

— Нет, Мишенька, голосу бог не дал.

— А книжки читала?

— Нет, дружочек, времени-то не было читать. Пока с управляющим поговоришь, пока владения обойдешь, пока все подсчитаешь — какие тут книжки! Впрочем, псалтырь читала для душеспасения. А вот дедушка твой — он великий охотник до книг был…

И Арсеньева рассказала про театральные представления в большом доме. Начав с одушевлением, она вспомнила кончину мужа и недовольно умолкла.

— А ты танцевала, бабушка? У тебя была талия?

— До поры до времени и я плясала, да после знакомства с Михаилом Васильевичем танцы бросила. Сам знаешь — пока урожай подсчитаешь…

— Бабушка, а ты на небо смотрела?

— Зачем, Мишенька, в небо смотреть, когда на земле столько дела? Об одном доме и то забот тьма. Надо доглядеть, чтобы чист был, запасы припрятать, распределить, что продать, что оставить…

— Бабушка, а ты молодая была? Или уже с детства распоряжалась?

— Не дай бог свою власть в доме упустить.

— Я спать хочу. Только, когда вырасту, все по-своему буду делать.

— Ах, батюшка мой! Почему так рано спать? Вижу я, что ты скучаешь со мной, старухой… А может, хочешь, я девок тебе соберу, пусть повеселят моего миленького!

Она позвала Дашу, и через несколько минут вошли Марфуша, Сима, Матреша, Саша и Дарья. Все успели переодеться в новые сарафаны; девушки как на подбор — молодые, хорошенькие. Все, стесняясь, стали вдоль стены, ожидая приказаний.

— Хочешь, Мишенька, они тебе спляшут или песню споют?

А ну-ка, девки, пляшите русскую. Андрей, тащи свою балалайку!

Зашуршали накрахмаленные сарафаны; сильные, загрубелые в работе руки выгибались плавно, как лебединые шеи; молодые лица, отдаваясь веселью, расцветали и хорошели.

— Э-эх! Восемь девок, один я! — воскликнул, смеясь, Андрей и пошел вприсядку, сам себе наигрывая.

Миша попросил:

— Дай им, бабушка, угощения. Пусть еще попляшут!

Так и повелось. По вечерам стали приходить девушки.

Приближались святки. Девушки садились на полу, размещаясь в кружок, пели подблюдные песни и гадали: заставляли петуха клевать зерно — у кого у первой клюнет, та первая и замуж пойдет. У всех поклевал зерна петух, а у Матреши и Симы не пожелал — очень огорчились девушки. Потом смотрели в стакан с водой, куда брошено было кольцо. Выходили на двор, бросали через дом Абрама Филипповича кто свой валенок, кто лапоть. Матрешин лапоть так и застрял на крыше. Смеялись над Матрешей девки, а она даже заплакала от обиды, что ей замуж не идти: жених-то есть, а замуж нельзя!

Миша дразнил девушек, что прошлогоднее гадание не все сбылось. Девушки смущенно посмеивались, но все-таки гадали.

Бабушка велела вырубить в лесу большую елку, и в зале запахло свежим морозцем. Целый день взрослые обвешивали елку игрушками и сластями. И Миша сначала им помогал, но скоро устал и прилег на диван, глядя на приготовления.

На святки приходили в барские покои ряженые из дворовых; они плясали, пели, играли кто во что горазд.

Как только появлялось новое лицо, Миша бежал в диванную и говорил:

— Бабушка, вот еще один такой пришел!

И ребенок описывал всех как умел, каждую новую фигуру.

Ряженые, которые потешали барыню во время святок, освобождались от барщины.

Они ходили для веселья в необычной одежде — в пестрых нарядах: посмеяться, поплясать. Ходили по домам стайкой, как гуси. Нарядился один парень в овчинную шубу навыворот и рога себе приставил — вот те и козел, бьет в барабан; дед Мороз в белом зипуне и цветном колпаке ведет за собой Снегурочку в пестрых лентах; молодая красавица оденется русалкой, распустит волосы и зелеными матерчатыми листьями обовьет себе кудри и стан.