Детство на окраине

«Вот начертил, — думала она, — а еще художник! А теперь-то что же? Палитру берет! Еще не нарисовал как следует, а уже палитру берет!»

Осип Петрович писал резкими, смелыми мазками. На холсте смутно проглянуло теплой краской человеческое лицо, чуть-чуть напоминающее маму. Прошел час, начался другой… Соня уходила, опять приходила.

Порой ей казалось, что и в самом деле начинает проглядывать мамино лицо, но Осип Петрович вдруг снова мазал кистью и, по мнению Сони, все портил…

Мама устала сидеть. Кроме того, ее начинала беспокоить мысль, что, кажется, пора идти к коровам. А у нее еще бидоны не все вымыты и суп в печи не заправлен…

А художник писал и писал, ничего не замечая.

— Голова! — Отец нерешительно подошел к двери. — На часах-то двенадцать!

— В чем дело? — крикнул Осип Петрович. — На часах всегда сколько-нибудь — двенадцать, час, три…

— Коров пора доить! — сказала мама виноватым голосом. — Не могу больше, Осип Петрович!

— А, чтоб вас черти с квасом съели! — с досадой крикнул художник. — И коров ваших вместе с вами. Ступайте. Но завтра — чтобы в это же время. Освещение подходящее…

Он, ни на кого не оглядываясь, продолжал писать. Мама и отец ушли. А Соня сидела в углу и смотрела, как художник, с круглой палитрой, продетой на палец левой руки, и с длинной кистью в правой, все колдовал и колдовал над своим полотном.

Осип Петрович каждый день заставлял маму сидеть перед ним на табуретке. И она сидела — ровно до двенадцати. Жильцы сначала с большим сомнением поглядывали на полотно — так, мазня какая-то получается.

— Кабы за деньги, так старался бы, — говорила Анна Ивановна. — А знает, что даром, вот и мажет как придется.

Соня каждый день сидела тут же и жадными глазами смотрела, как работает художник. Она видела, как с каждым днем оживает на холсте мамино лицо. Это ее прическа, темные мягкие волосы, зачесанные назад. Это ее рот с неясной улыбкой, ее серые под темными ресницами глаза и широкие, мягко растушеванные брови… И серьги в ушах ее — прозрачные граненые камушки. Мамино лицо нежно белело на темном фоне и чуть-чуть улыбалось, глядя куда-то вдаль. Только платье художник нарисовал другое. Он одел маму в черный бархат к на высоком воротничке нарисовал зубчики. Соня была этим очень довольна. Кто посмотрит на портрет, подумает, что у мамы и правда бархатное платье есть!

Художник работал с увлечением. А маме уже надоело сидеть перед ним каждый день, да и некогда ей было. Ей казалось, что портрет давно готов. Но Осип Петрович ругался и говорил, что еще и половины не сделано.

Соня слушала и очень удивлялась: а что же тут еще надо делать? Ведь все видят, что это мама сидит! Соня и сама в эти дни все старалась нарисовать чей-нибудь портрет. Она приходила к Анне Ивановне с карандашом и бумагой:

— Давай я тебя нарисую!

— Рисуй! — соглашалась Анна Ивановна, не отрываясь от своей бумажной зелени.

Но, как ни старалась Соня, у нее ничего не получалось. Правда, получалось что-то похожее на человека, но только не на Анну Ивановну.

— Пучок похож, — смеялась мама. — Аккурат такой на макушке торчит!

— Да ведь она все время шевелится, — оправдывалась Соня. Ты тихо сидишь, а она шевелится… Кабы она тихо сидела…

— Ох, как уж мне это надоело — тихо-то сидеть! — прошептала мама, усаживаясь чинить белье.

Мама вечно чинила белье: ставила заплатки, штопала чулки, что-то лицевала, что-то зашивала… Но отказаться сидеть мама не могла — не хотела обидеть старого художника.

Все оборвалось само собой. Вошел в квартиру какой-то человек с бородкой, при галстуке, в меховой шапке и в пальто с меховым воротником. Он поздоровался с мамой, вышедшей ему навстречу, и тотчас устремился к Осипу Петровичу.

— Очень рад-с, очень рад-с! — сказал он чуть-чуть злорадно. — Вот и нашел, где вы обретаетесь! Прошу одеться и последовать за мной.

Осип Петрович сидел насупившись.

— А за каким чертом мне за тобой следовать?

— Вы отлично знаете, господин художник, зачем вам следовать. Вот ваше пальто… Прошу. А шапка где?

— А если я не последую?

— Не последуете — верните денежки, господин художник, очень просто! Вы обязались господину купцу Завьялову написать картину или портрет, что ли, какой-то, задаток взяли. Так извольте выполнить. А нет — так задаточек обратно-с!

Мама с облегчением перевела дух. А ведь она-то уж думала, что это из полиции приехали, думала, что натворил чего-нибудь Осип Петрович или как-нибудь о царской фамилии непочтительно высказался — от него ведь всего ожидать можно! А оказывается, вон что — работать зовут!

— Надо пойти, Осип Петрович, — сказала мама. — Как же так? Обещали, задаток взяли. Да и что не пойти? Заработаете!

— Водки давать будете? — обратился Осип Петрович к посыльному.

— Соточку в день, не больше-с, — ответил тот. — Иначе руки дрожать будут!

Осип Петрович не то промычал что-то, не то простонал. Он посмотрел на незаконченный портрет, швырнул палитру и начал одеваться.

— Пешком, что ли?

— Как можно-с? — удивился посыльный. — Господин Завьялов лошадь прислал. За важного человека вас почитает… хм… хм…