«Дворничиха в короне! Дворничиха в короне!»
Самой Лиде не дали никакой роли. Директор школы, краснолицая Евдокия Алексеевна, очень настаивала, чтобы Лида участвовала в спектакле, но Елена Петровна не согласилась.
«Это невозможно, — сказала она. — Лида не в состоянии запомнить ни одной роли, она сейчас же начнет прибавлять что-нибудь свое и притом без всякого смысла».
«Ну так дайте ей роль без слов — снежинки там какой-нибудь, льдинки, что ли… Неудобно, госпожа Брызгалова может обидеться».
«Но Лиде и без слов нельзя дать никакой роли — она непременно заговорит. Она ведь и промолчать не сможет!»
И теперь Лида сидела рядом с матерью в зрительном зале, а ее мать, которая уже знала об этом разговоре, снисходительно улыбалась, приподняв брови: «Ну что ж, посмотрим, что у вас получится, хотя заранее можно сказать, что не получится ничего!»
Девочки-Снежинки толпились в своих белых кисейных юбочках. Деду-морозу привязывали бороду. Тут же стояла в своем черном платье, с цепочкой на груди, мать Анюты Данковой, Марья Лукинична. Сонина мама поклонилась ей, Марья Лукинична ответила вежливо, но без улыбки.
— Голубушка, — сказала она, — сейчас ваша дочь должна выйти на сцену и прочитать свой монолог.
— Прочитать — что? — не поняла мама.
— Она должна прочитать свой монолог… — и, обратясь к Соне, спросила: — Ты, надеюсь, выучила его?
Соня онемела. Какой монолог? А что такое монолог? Она даже не слышала ни про какой монолог, а ее спрашивают, выучила ли она его!
— У этой девочки блестящая память! — вмешалась Елена Петровна. — Ну, что ты, Соня, так заробела? Ведь ты же выучила то, что должна прочитать — «Наступила зима…»
Соня перевела дух. А, значит, это и есть монолог! Да, она все выучила.
— Целые дни твердила! — сказала мама.
— Отлично, — кивнула головой Марья Лукинична. — Но вот что, голубушка. Девочке надо выйти на сцену в шубке и вообще тепло одетой. Надо представить, что кругом трещит мороз, а потому она так и закутана…
— Так что же? — улыбнулась мама. — Она оденется.
— Да видите, голубушка, — Марья Лукинична поморщилась, — уж очень у нее плохое пальтецо. Такое жиденькое, воротник потертый… И капор… уж очень некрасивый… Неудобно. Понимаете? — И, обратясь к Елене Петровне, спросила: — Нельзя ли эту девочку заменить какой-нибудь другой, более подходящей?
Мама уже взяла Соню за руку и хотела увести ее из-за кулис, но Елена Петровна остановила ее.
— Нет-нет! Мы найдем Соне пальтецо, — и улыбнулась маме своей милой улыбкой. — Не беспокойтесь, все уладится. Ступайте, займите место поближе к сцене. Выступать должны хорошие ученицы, а не те, кто только одет хорошо.
Мама прошептала «спасибо» и вышла.
Через несколько минут Елена Петровна принесла Соне чье-то пальтецо из коричневого мятого плюша с пушистым воротником. На голову ей надели такой же пушистый капор с лентами. Соня погляделась в зеркало и покраснела от удовольствия: вот-то сейчас девочки посмотрят, какая она нарядная!
— Сейчас тебе выходить, — сказала Елена Петровна. — Не робей. Только представь получше, что ты на улице и что мороз очень крепкий.
Приближалась страшная минута. И зачем только Соня согласилась выступать! Сидела бы сейчас спокойно рядом с мамой на лавочке, а теперь вот мучайся! Да Соня никогда бы и не подумала выступать, если бы не Елена Петровна. Елена Петровна сказала, что Соня будет читать отрывок про зиму, а раз она так сказала, значит, надо выйти на сцену и прочитать… Соня ждала и смотрела, когда откроется занавес, и твердила первые слова своего выступления, а больше она ни о чем не думала сейчас и ничего не помнила.
Но вот Елена Петровна махнула рукой: открывайте! Занавес зашелестел и расступился. На сцене все белело от ваты и сверкало от елочной канители. Сверху посыпался снег — это девочки бросали горстями мелко нарезанную белую бумагу.
— Выходи, — шепнула Елена Петровна и подтолкнула Соню.
Соня вышла. Ничего не видя перед собой, она сразу начала читать:
— «Наступила зима… Белым снегом укрылись поля. Ходит Мороз по лесу, потрескивают деревья от стужи…»
Она не забыла далее поежиться от холода, как велела Елена Петровна. Соня прочла хорошо, с выражением. Казалось, что она даже нисколько и не стесняется. А она читала и даже голоса своего не слышала. Но вот и все. Вот и последние слова. Нигде не запнулась, нигде не ошиблась.
И тут словно рассеялся туман и она увидела сидящих перед сценой людей, даже увидела свою маму. Ей улыбались, хлопали.
Вдруг среди этого веселого шума четко прозвучал Лидин голос:
— А пальто Верино надела! Это Верино пальто. Березинской!
Соня ушла со сцены, как полагалось. Мимо нее по лесенке побежали на сцену Снежинки в белых легких платьицах. А Соня встала за кулисы, сняла пальто и заплакала. Ну, зачем Лида сказала это вслух, при всех?! И почему у Сони нет своего такого же хорошего пальто, как у Веры или как у Лиды? Уж не могут ей купить хорошее пальто!
— Не надевала бы чужое, так и не плакала бы, — сказала, проходя мимо, какая-то нарядная девочка из четвертого.
У нее-то, наверное, было хорошее пальто!
Елена Петровна успокоила Соню.