Детство на окраине

Тогда Соня придумала себе игру. Вот она плывет по морю в лодке. Плывет она через всю кухню, мимо сундука, на котором снятся страшные сны, мимо печки, мимо чисто прибранного кухонного стола… В кухне никого нет, все жильцы у мамы за столом играют в карты, и даже Дунечка с ними, потому что Сергея Васильевича опять нет дома. У Осипа Петровича дверь закрыта — может, и его нет. По всей кухне плещутся морские волны, привернутая семилинейная лампочка еле освещает их… Путешественник — Соня — хочет высадиться на берег, но кругом скалы, волны разбиваются о них. Вот, кажется, вдали островок, он красивый, на нем растут цветы. Соня сейчас остановит лодочку и вылезет на этот островок… Но поднялась буря, волны швыряют лодку, Соня кричит, чтобы ее спасли. И вот, откуда ни возьмись, — большой корабль. Оттуда протягивают руки, кричат: «Сюда! К нам!» — и вытаскивают Соню на палубу; а ее уже захлестнула волна, и она вскрикивает в последний раз…

Мама, с картами в руках, появилась в кухне. Она испуганно смотрела на Соню, которая стояла на ступеньках деревянной лесенки, ведущей на печку, и что-то выкрикивала, словно прощалась с кем-то.

— Ты что? — тревожно спросила она.

Соня удивилась: чего это мама так испугалась?

— Я играю, — сказала она.

— Фу ты, напугала! Я уж думала, что такое!

Мама ушла обратно в комнату.

Соня хотела продолжать свою игру. Но в это время распахнулась дверь, вошел Осип Петрович и еще какой-то человек в барашковой шапке пирожком и с барашковым воротником на пальто. Они прошли в комнату к Осипу Петровичу. И очень скоро вышли оттуда. Осип Петрович, еще более угрюмый, чем всегда, держал под мышкой обернутую мешковиной свою картину. Они ушли, даже не притворив за собой дверь комнаты, будто уж и незачем стало ее затворять, раз унесено из нее самое дорогое…

Соня заглянула в комнату — на пустой мольберт, на холсты с начатыми картинами, на заляпанный красками табурет, оставшийся еще от горбатенького художника, и побежала к маме:

— Мама! Осип Петрович картину унес!

— Да ну!

Мама вскочила, пошла посмотреть — правда ли? Увидела, что это правда, запечалилась и закрыла дверь его комнаты.

— Ну, теперь запьет, — сказала Анна Ивановна. — Это уж как обнаковенно полагается. Раз денежки завелись…

— Не потому, что денежки завелись, — сказала мама, — а так… С горя, может. Но только не думаю. Осип Петрович — образованный человек. Это не наш сапожник Очискин, пьяница.

— У нас, у русских людей, с чего бы ни было — хоть с горя, хоть с радости, хоть простой, хоть образованный!

— Ну не все же запивают, — тихо вступилась Дунечка. — А если запивают… значит, у людей душа тоскует.

— Душа! — рассердилась Анна Ивановна. — С чего это вон у твоего душа растосковалась — каждую ночь пьяный приходит? Чего ему надо?

— Жизни ему не такой надо, — так же тихо пояснила Дунечка. — Ему богатой жизни хочется… На своих хозяев нагляделся, как они в каретах разъезжают да балы справляют…

— Так у хозяев-то свой распрекрасный магазин у Крухмальных ворот, а у твоего — что? Блоха на аркане?

— У «Крухмальных»! — усмехнувшись, передразнил Анну Ивановну Кузьмич. — У Трухмальных, дурачье! А она — у Крухмальных. Эх ты, темнота! Ходи, тебе ходить!

Мама и отец переглянулись и засмеялись. Они-то знали, что ворота эти называются Триумфальными, но ничего не сказали, чтобы не сконфузить Кузьмича. А все думали, что они засмеялись над Анной Ивановной, над тем, что она Трухмальные ворота называет Крухмальными. Да она и сама засмеялась — ну, не так сказала, какая же беда! Пускай будут Трухмальные!

Мама долго не запирала дверь на ночь. Ждала, что Осип Петрович придет домой. Но уже легли спать, а его все не было. Явился Сергей Васильевич и молча прошел в свою комнату. Осипа Петровича не было.

— Запирай, — сказал отец. — Постучит — встану, открою.

Но Осип Петрович в эту ночь так и не пришел домой. И на следующий день не пришел. И лишь на третий день появился — мрачный, как всегда, в обвислой шляпе, с растрепанной бородой — держась за стенку, пробрался в свою комнату.

— Ну вот, — сказала Анна Ивановна, — я ведь говорила, что запьет!

А мама огорченно покачала головой:

— Образованный человек… и как же это так все-таки?

Елка в школе

Соня очень усердно готовилась к этому дню. На Новый год им велели прийти в школу на елку. А кроме того, в этот вечер устраивался спектакль, и Соня участвовала в этом спектакле. Она должна была выйти на сцену в шубке и в капоре и рассказать о том, что наступила зима, что снег покрыл леса и поля, что деревья в лесу от мороза потрескивают, а люди топят печки и скотина стоит в теплом хлеву, жует душистое сено… Этот отрывок, напечатанный в букваре, Соня твердила с утра до ночи: она больше всего боялась сбиться или забыть что-нибудь.

Соня шла в школу с замирающим сердцем. Как подумает о том, что ей придется перед всей школой выходить на сцену, так будто кипятком плеснет под ложечкой.

Когда Соня, тихонько открыв дверь, вошла в школу, там уже шумел народ. Девочки толпились около раздевалки; а кто успел раздеться — шли вниз, в столовую.