Детство на окраине

И тут же начал ей сниться страшный сон. Она очутилась на чердаке. Она как-то ходила с мамой на чердак вешать белье, и ей там показалось очень дико и страшно — стропила поднимались над головой, ходить надо было по деревянным перекладинам, а если наступишь мимо, то нога проваливается в какую-то труху. Но всему чердаку стояли трубы, и Соне казалось, что за этими трубами кто-то прячется; и в темных углах, затянутых паутиной, тоже шевелится что-то. Она ни на шаг не отходила от мамы, пока та вешала белье, и была очень рада, когда спустились с чердака в сени, а двери на чердак мама заперла на замок.

И вот теперь, во сне, Соня оказалась на чердаке и была совсем одна. Стропила еще страшней поднимались над головой, а перекладины под ногами качались. И не труха была между перекладинами, а чернели провалы; если оступишься, то и полетишь куда-то вниз… Соня идет по этим перекладинам с замершим сердцем, охает, вскрикивает. Хочет выйти, найти дверь и выйти, но конца чердаку нет, трубы вереницей уходят во тьму. А там, в темноте, шевелится паутина и, конечно, кто-то лезет оттуда. Соня знала, что за трубами прячется неизвестное чудовище, а теперь оно здесь, оно сейчас вылезет! Соня бежит, оступается, перекладины вскидываются концами вверх, и она с криком летит в черную пропасть…

— Ты что кричишь? — Около ее постели опять стояла мама.

Соня, еще задыхаясь от страха и волнения, села на постели.

— Сон страшный… — еле проговорила она.

— Ну, ну, повернись на другой бок и спи, — сказала мама зевая. — И что это тебе сегодня покоя нет? Сама не спишь и людям не даешь. Ох, половина шестого… Еще на полчасика прилечь, погреться!..

Мама снова ушла, а Соня боялась заснуть. Вдруг заснешь — да опять страшный сон приснится! Фонарь по-прежнему глядел в окна комнаты, доставая лучом до Сониного сундука. Но окна уже чуть-чуть побледнели. Квартира спала, никому не надо вставать на работу сегодня. Улица тоже спала, ни трамваев, ни извозчиков не было слышно… Уснула и Соня.

Но только уснула — опять очутилась на страшном чердаке. В отчаянии она оглядывалась кругом, а из-за труб высунулись собачьи морды. Собаки смотрели на нее, не спуская зловещих глаз. Она бросилась в сторону, но оттуда тоже глядели собаки; бросилась в другую сторону — и там собаки… Соня вся сжалась и, стоя на месте, глядела на них. А собаки выходили из-за труб и все молча двигались к ней. Они шли со всех сторон. Шли они на задних ногах — и это было особенно страшно. Соня дико завизжала и проснулась. Мама зажигала лампочку в кухне.

— Ступай на мою постель, — сказала она. — Может, там успокоишься.

Отец уже одевался, чтобы идти к коровам.

— Ложись, я тебя укрою!

Соня забралась в большую теплую мамину кровать, отец укрыл ее ватным одеялом:

— Спи. Тут никакие собаки тебе не приснятся.

И Соня наконец уснула спокойным сном. А в окно глядел холодный зимний рассвет, и елочные бусы слабо блестели, отражаясь в небольшом зеркале, висевшем на стене.

Соня теряет друга

На третий день рождества произошел неприятный случай. Вечером, когда горели свечки, вдруг с треском лопнуло зеркало, висевшее около елки на стене.

— Ну! — неодобрительно покачала головой Анна Ивановна. — Плохо дело.

— Хорошее зеркало-то… — с сожалением сказала мама. — Все в осколки!

— Нехорошо, нехорошо! Нехорошая примета, — продолжала Анна Ивановна. — Кто-нибудь умрет.

Соня испугалась и бросилась к маме:

— Кто умрет?

— Ну, какая там примета! — сказал отец. — Свечку близко залегли — вот и треснуло. Что ж, из-за этого теперь кому-нибудь умирать? Да ведь и у вас вон зеркало с трещиной, а разве кто умер?

— Да нет, счастливо обошлось. Все живы. А я-то все боялась — с Душаткой что случится. Это ведь Душатка разбила, вон его сестрица!

Анна Ивановна кивнула на Кузьмича, а он нахмурился и опустил глаза. Все сидели за самоваром, не спеша пили чай, праздновали последний день рождества и отдыха.

— Как же это? — поинтересовалась мама.

Анна Ивановна покосилась на мужа, увидела, что он хмурится, но все-таки решилась.

— Она ведь у нас веселая, Душатка-то, выпить любит до страсти. Выпить ей, да чтобы компания была, и чтобы песни да пляски. Рюмочка, другая — и пошло: «Эх, орелики!..» — начала рассказывать Анна Ивановна.

Самовар уютно шумел, все слушали, а пуще всех слушала Соня.