Детство на окраине

У Саши слезы подступили к горлу, и она замолчала…

Наступил тягостный день исповеди. На уроке «закона божьего» батюшка сказал:

— Говорите на исповеди всю правду, ничего не утаивайте. Чтобы сердце ваше было открыто. О чем спросят, на все отвечайте. И помните — бог все слышит. А если обманете священника, знайте, что вы обманули бога!

Соня трепетала. Совсем притихшая и задумчивая, она готовилась к исповеди и все вспоминала свои грехи. Она не могла делать уроков, не могла читать. Мысль о том, что сегодня надо исповедоваться, мучила ее и не давала покоя.

В сумерки зазвонили колокола, еще более уныло, чем всегда. Мама стала собираться в церковь. Взглянув на часы, она сказала:

— Если запоздаю, подои Красотку, Иван. А то молоко подойдет, ей очень трудно будет.

— Ладно, подою, — ответил отец не очень довольным голосом. — А вы там не задерживайтесь… Вытряхните грехи-то — да домой!

— Как люди, так и мы, — сказала мама.

А Соня добавила:

— А что они у нас в кармане, грехи-то? Как же мы их вытряхнем?

Мама взяла ее за руку:

— Не слушай ты его! Пойдем.

С тем же трепетом, который не оставлял ее с утра, Соня вошла в церковь. Около исповедальни стояли люди со склоненными головами. Мама подвела Соню к самой дверце исповедальни и сама встала тут же. Соня терпеливо ждала. Сердце замирало от страха и волнения. Люди тихо входили в дверцу и выходили крестясь. Вот пошла мама. Она была там недолго.

— Теперь ты иди, — шепотом сказала она Соне.

Соня вошла. Это была трудная и торжественная минута. Соне казалось, что бог уже глядит ей в самую душу и ждет от нее всей чистой правды и признаний грехов. Ой, только бы не забыть какого-нибудь греха, только не пропустить бы!

В полумраке стоял священник. Он поглядел на нее какими-то далекими, усталыми, скучными глазами и начал спрашивать усталым, скучным голосом:

— Родителей слушаешься? Почитаешь ли отца и мать? Молишься богу? Ходишь в церковь? Не обманываешь ли? Не берешь ли чужого?

Соня не успевала отвечать. Она старалась припомнить, не обманула ли кого случайно и не взяла ли чего-нибудь чужого…

Но батюшка уже накрыл чем-то ее голову и, повысив голос, быстро прочитал молитву:

— Ныне отпущаеши раба твоего…

Соня положила на блюдо тоненькую желтую церковную свечку и две медные монеты, как велела мама, и вышла. Что-то было не совсем хорошо. Соня так готовилась к исповеди! Ведь батюшка обращался к самому богу, просил отпустить ее грехи, а сам даже и не дослушал всех ее грехов! Он даже и не слушал ее как следует, будто думал о чем-то другом… А потом пробормотал молитву — и все!

Но все-таки Соня шла домой и думала, что теперь у нее нет ни одного греха. Теперь она все время будет доброй и кроткой, не будет хныкать и капризничать, не поссорится никогда с подругами, будет всегда слушаться маму и папу… Как хорошо, как легко быть совсем безгрешной!

— Мам, — спросила она, дергая маму за руку, — у меня теперь совсем нет грехов?

— Совсем нету, — ответила мама. — Только прибавь шагу, опаздываю коров доить. Ревут небось.

— Значит, я сейчас все равно что ангел? Ведь у ангелов тоже совсем грехов нету?

— Ну, значит, и ты, как ангел.

— А могут у меня тоже крылья вырасти?

— Ой, девка, и что ты только выдумываешь? Шагай живее!

— Ну, а почему, если я все равно что ангел? У них же есть крылья?

— Да ведь ангелы-то никогда не грешат. А ты уж и сейчас грешить начинаешь — мать не слушаешься.

— А я теперь совсем не буду грешить!

— Человек не грешить не может.

— Почему?

— Уж так его бог устроил.

— Бог? А тогда почему же он сам устроил и сам же наказывает?

— Вот вы с отцом-то какие! Разве с вами говорить можно?

Соня весь вечер была тиха и ласкова и все боялась, как бы нечаянно не нагрешить. Хотела пойти к Лизке рассказать, что исповедовалась и что у нее теперь совсем грехов нету. Но побоялась: а вдруг Лизка что-нибудь такое скажет, да и наведет на грех? А Соне никак нельзя грешить, ей завтра причащаться.

Но и дома, оказалось, очень трудно было уберечься от греха. Сергей Васильевич в этот день тоже исповедовался. Он приоткрыл свою дверь, чтобы покурить; в своей комнате дыму напустишь, дышать будет нечем, лучше покурить в хозяйскую. А заодно и захотелось ему поговорить с отцом. Он заметил, что отец и в церковь не ходил и не исповедовался.

— Вы что же, Иван Михалыч, неверующий? — спросил он. — Церкви не признаете?

— Ну, как же так — церкви не признаю! — ответил отец. — Да ведь не складывается у нас. Люди в церковь, а нам — к коровам. В прошлом году я говел. А нынче сама говеет. По очереди приходится.

— Плохо, плохо! — строго сказал Сергей Васильевич. — Так вас и за безбожника сочтут. Вам коровы важнее исповеди! Важнее бога!

— Да не то что важнее… Так ведь коровы-то нас кормят. А бог-то…

— Вас бог кормит, а не коровы! Эх, темная вы душа! Не понимаете вы ничего! — Сергей Васильевич с сожалением покачал головой. — Вот я сегодня сходил в церковь, исповедался, очистился от грехов. И как хорошо-то! Жалко мне вас! Как червяк в земле, так и вы в своих земных помыслах. И как только такие люди на свете живут!..

— Папа не червяк! — вдруг вступилась Соня.