Детство на окраине

Соня мучительно старалась разобраться в этих противоречиях. Ведь если так, то святые апостолы, ученики Христовы, — обманщики! А сын божий, значит, умер, как самый обыкновенный человек; вот как Никита Гаврилович — похоронили, и все. А тогда, значит, и в «законе божьем» все неправда?

Соне становилось страшно от этих мыслей, и она скорей бежала к подругам или бралась за книжку, чтобы не думать об этом.

Случай во дворе

Последний день перед праздником для квартирной хозяйки всегда был самым тяжелым днем в году. Дарья Никоновна очень устала. Пришлось топить два раза печку, потому что все в квартире пекли куличи и за один раз вся стряпня в печке не умещалась. Кроме куличей, Анна Ивановна затеяла пироги. И печь все это и ставить в печку чугуны с праздничными обедами должна была квартирная хозяйка. Кроме того, ей надо было успеть до вечера вымыть пол и в своей комнате и в кухне. А коровы, как всегда, требовали своего: четыре раза в день покорми да четыре раза подои… Последняя дойка в десять часов вечера, а в шесть утра опять вставай. У Дарьи Никоновны шибко болели руки, и случалось, что она от этой боли не могла заснуть по ночам.

Соня помогала маме убирать квартиру. Она ставила на место стулья, стелила на чистый, еще сырой пол свежие дерюжные дорожки, присланные маме из деревни. К вечеру они с мамой убрались, накрыли стол белой скатертью и поставили посреди стола блюдо с крашеными яйцами. Это Соня вместе с отцом все утро красили яйца, заворачивали их в пестрые бумажки и опускали в кипяток; варили яйца в луковой шелухе, клали их в стаканы с красной и синей краской. И теперь вон какие красивые лежат они на столе!

В квартире оставались только Соня, мама и Анна Ивановна. Дунечка еще не приходила с работы, а все остальные ушли в церковь святить куличи. Пошел Сергей Васильевич, пошел отец, пошла со своим маленьким кривобоким куличиком Раида. Кузьмич, придя с работы, долго умывался, чистился, брился. Побрившись, он начисто вымыл и насухо вытер бритву, завернул ее в десять оберток и повесил на стенку, где она постоянно висела рядом с завернутой в десять оберток граммофонной трубой.

Уже сгустились сырые весенние сумерки, когда они вернулись из церкви. Соня бросилась смотреть, что же стало с куличом и пасхой. Ведь они теперь не простые, они «свяченые». Но, как ни глядела, ничего нового в них не заметила. Тот же небольшой коричневый куличик с воткнутыми в него красными бумажными розами, так же из творожной пасхи выглядывают темные сладкие изюминки.

— Ох, Никоновна, посмотрела бы, какие там были куличи! — сказала Раида. — С какой обливой! Барашки на них из сахару, с золотыми рожками! А пасхи — сплошь марципан! Куда наши годятся!

Анну Ивановну это задело:

— Что ж наши! Куличи как куличи. А вот на твой кулич народ-то небось удивился — откуда такой богатый? Чей такой?

— Да ладно уж! — отмахнулась Раида.

— Поп все на большие куличи брызгал, а на Раидин-то и не попало ничего, — сказал отец. — Сунула его где-то в сторонке!

— Ну и то спасибо, что ногой не наступил! — опять подхватила Анна Ивановна.

— Аннушка! — послышался строгий Кузьмичов голос. — Иди сюда!

— Иду, Мить!.. А что вы думаете, не бывает, что ли? Помню, как-то — во Всехсвятском мы еще жили — попик, старенький, подслеповатый, пошел метелкой брызгать да прямо на чей-то кулич ногой в калоше… Крику!

— Аннушка!

— Да иду, Мить, иду! Ну, чего тебе? Поговорить не даешь!

С вечера Соня все порывалась пойти в церковь «фиверки» смотреть. Но легла отдохнуть «пока» да и уснула. Она проснулась было, когда Анна Ивановна запела своим тоненьким голоском, открыла глаза. Была ночь, всюду горели лампы. Все, кроме Дунечки и Сергея Васильевича, сидели у мамы за столом, справляли праздник. Запах кулича манил к столу. Пахло еще чем-то вкусным, теплым, жареным… Может, все-таки встать, попраздновать со всеми?

Подумала — и уснула снова. Во сне ей снились сахарные барашки с золотыми рожками; они разгуливали по столу среди куличей. А когда Соня хотела поймать хоть одного, они убегали и прятались.

Наступило тихое праздничное утро. Все в квартире спали. Все, кроме отца и мамы. Они, как всегда, встали на заре, надели свои фартуки и пошли убирать коров.

Когда Соня проснулась, отец уже снимал грязные сапоги, а мама разводила самовар. На столе, на белой скатерти, стояли неубранные тарелки — как разговлялись ночью, так все и осталось. А на окне залитые солнцем герани и фуксии светились чистой и яркой зеленью. И Соне подумалось, что наконец-то наступила весна…

Первый день праздника прошел в тишине, в дремоте. После завтрака снова все легли спать. И отец уснул, и мама легла. Все так устали за последние дни от всенощных, от работы, от предпраздничных хлопот… Скучный день, полный сна и безмолвия, еле тянулся. Соня не знала, что делать, чем заняться. На улице было грязно, ребята сидели по домам… Соня взяла со шкафа большую книгу, которую она почти всю изрисовала и исписала, когда еще не ходила в школу, залезла на свою постель и принялась рассматривать давно знакомые картинки.