Детство на окраине

И тут она увидела одну картинку — как-то вдруг по-новому ее увидела. По берегу моря идет девушка и задумчиво смотрит вдаль. Она грустна, что-то томит ее. Соня прочла надпись: «За морями земли великие…»

Соня не могла оторваться от этой картинки. Как же она не замечала ее раньше? Ведь и она, Соня, так же иногда смотрит из окна и думает: а ведь там, где кончается Божедомка, есть совсем другие улицы. А там, где кончается Москва, есть неизвестные города, и деревни, и леса, и реки… Ее так же, как эту девушку, и пугает и зовет большой, незнакомый, полный неожиданностей мир…

К полудню выглянуло солнце. Отец и мама пошли убирать коров; вышла во двор и Соня. Она захватила самое красивое пестрое яичко показать ребятам, похвастаться.

Во дворе светились лужи, черные, с набухшими почками ветки клена отражались в них. От колодца бежал тоненький солнечный ручеек. Коська в новом картузике с козырьком запружал ручей. Оля с пирогом в руке стояла около него и смотрела.

Увидев Соню, она достала из кармана яичко, розовое и гладкое, как ее щеки:

— Во какое!

— А у меня еще получше! — И Соня показала свое «мраморное».

— А давай — чье крепче! — Оля стукнула своим розовым в Сонино «мраморное», и на «мраморном» появилась вмятина.

Соня готова была заплакать:

— Ну вот, разбила!

А Оля, глядя прямо ей в лицо настырными круглыми голубыми глазами, заявила:

— Которое разбитое — то едят!

И тут же, выхватив у Сони яйцо, очистила его, откусила половину, а другую отдала Соне. Да, так уж полагается: чье разбито, то и съедено.

Весело щебетали воробьи, купаясь в лужице. Ворковали у чердачного окна голуби. Отец качал воду у колодца. Дворник Федор в новой розовой рубашке прогонял метлой ручей от колодца со двора на улицу и напевал песню… Все было тихо и по-весеннему празднично. И, казалось, этой ясной тишине никогда не будет конца.

И вдруг случилось что-то непонятное, недоброе. Рывком распахнулась калитка, и с улицы вбежал во двор молодой человек в белой косоворотке и в сапогах. Волосы его были всклокочены, картуз, видно, потерян, большие черные, широко раскрытые глаза жарко горели на бледном лице. Он растерянно оглянулся вокруг. У Федора застыла метла в руках. Иван Михайлович перестал качать воду. Даже ребятишки умолкли. И все глядели на этого незнакомого молодого человека, вбежавшего в их двор.

За воротами послышались свистки городовых.

— Лезь в колодец, — вдруг все поняв, сказал Иван Михайлович и распахнул маленькую дверцу дощатого колодезного домика.

Молодой человек в два прыжка подбежал к колодцу, влез в домик и закрылся. Иван Михайлович, будто ничего не случилось, продолжал качать воду, которая толстой напористой струей лилась в бадейку.

И только успела закрыться дверца колодца, во двор, гремя шашками, вбежали двое городовых. С ними вместе появился во дворе какой-то юркий худощавый господин в длинном пальто и в шапке пирожком. Его зоркие глаза мигом окинули весь двор.

— Я видел — он сюда вбежал! Я сам видел! — повторял этот господин. — Отлично видел!

— Куда побежал преступник? — грозно подступил румяный черноусый городовой к Федору.

Городовой был знаком Федору. Они были «земляки», не раз разговаривали в участке, когда Федор ходил туда с домовой книгой, калякали о том о сем. Но сейчас городовой так накинулся на Федора, что тот растерялся:

— Какой преступник? Где?

— Да сюда он вбежал, только что вбежал! — с раздражением закричал господин в длинном пальто. — Сквозь землю он провалился, что ли?

Федор беспомощно посмотрел на Ивана Михайловича.

— Скажешь, и ты не видел никого? — крикнул на Ивана Михайловича городовой. — Укрываете? В тюрьму захотелось?

— Да кто его знает… может, и проскочил по двору, — пожал плечами Иван Михайлович. — Прошмыгнул, да через забор, в Лавровский. Очень просто. У нас тут жулики не раз через забор из Лавровского переулка перескакивали.

Ребята смотрели и слушали, вытаращив глаза и затаив дыхание. У Сони сердце сжалось от ужаса: ведь отец сам сказал, чтобы преступник лез в колодец. За это его в тюрьму посадят!

— Он не мог добежать до того забора! — оборвал Ивана Михайловича господин в длинном пальто. — Я за ним следом шел!

На шум и крики из дома стали выходить жильцы. День был праздничный, все сидели дома, делать было нечего. А тут развлечение подвернулось — скандал какой-то! Выбежала чернобровая прачка Паня в цветастом платке, накинутом на голову. Вышел краснощекий рыжий Пуляй. С любопытством выглянула из окна Анна Ивановна. И, торопливо надевая на ходу пиджак, выскочил во двор Сергей Васильевич.

— Что случилось? Кто убежал? — начал он расспрашивать городовых. — Жулик, что ли?

Он так вертел своей напомаженной головой, он так рвался во что бы то ни стало услужить городовым!

— Бунтовщика ищем, — ответил черноусый городовой. — Государственный преступник скрывается у вас тут. Против царя и отечества. Смутьян. На фабрике листовки бросал.

— Главарь, пропагандист, — подхватил господин в длинном пальто. — Только что вбежал — и уж нет его! И представьте, эти не видели! — кивнул он на Ивана Михайловича и на Федора.