Детство на окраине

Девочки услышат это и будут Соню уважать. Все-таки не у каждого дома есть две комнаты!

Но отец с матерью все думали и все не решались. Как-никак, а три рубля в месяц за комнату идет. А тут вон и Соня подрастает, расходов-то все больше и больше.

— А может, хорошие люди попадутся, — начала прикидывать мама, — не все же такие хамы.

— Да ведь оно — да… — соглашался и отец. — Трешку тоже на дворе не найдешь.

Соня чуть не расплакалась:

— Ну вот! Опять уж им денег жалко!

— Эх ты, голова! — упрекнул ее отец. — А как же не жалеть денег-то? Разве они нам даром даются? Без хлеба сидеть не хочется — вот в чем задача-то. А разве — в деньгах?!

Но тут случилось одно событие, которое положило конец всем этим разговорам и колебаниям.

Был тихий послеобеденный час. Мама легла отдохнуть с книжкой в руках. Отец читал газету и дремал. Соня делала уроки, примостившись у Анны Ивановны на краю стола. Ей нравилось смотреть, как Анна Ивановна подбирает цветок к цветку, как составляет букеты из фарфоровых гроздей лиловой и белой сирени, как осторожно добавляет к ним зелени… Соня торопилась переписать слова, которые задала Елена Петровна. Перепишет — и тогда будет помогать Анне Ивановне подбирать листочки.

В это время в кухне хлопнула дверь. Мама думала, что кто-нибудь пришел за молоком.

— Иван, налей, пожалуйста, — попросила она. — Вставать не хочется.

Отец отложил газету, вышел в кухню. Там стояла молодая незнакомая женщина.

— Я — к Кузьминым, — сказала она. — Дома они?

— Дома, — ответил отец, — вот сюда… Анна Ивановна, к вам пришли!

Но Анна Ивановна уже сама вышла в кухню.

— Душатка! — сказала она с удивлением. — Как! Это ты? Каким ветром занесло? Входи, входи! Сюда входи!

Соня сразу забыла про свои уроки. Душатка пришла! Вот она — Душатка! Соня жадными глазами уставилась на эту женщину, да так и не могла отвести взгляда.

В комнату вошла королева — полная, статная, веселая. Ослепительно белое лицо, темные глаза словно бархатные, без блеска, но полные глубокого сияния. Маленький алый рот с чуть полной нижней губой и с крошечными черными усиками в уголках приветливо улыбался. Над белым лбом поднималась высокая прическа, черные блестящие локоны венчали ее голову словно корона. В ушах висели длинные огнистые серьги; огни сверкнули и на руке, когда она подняла ее, чтобы сбросить с головы шарф; на груди переливался черный бисер, которым было отделано черное шелковое платье…

Соня никак не могла не глядеть на эту женщину. Ой, какая красивая! Таких красивых и нарядных Соня никогда не видела.

Шумя юбкой из жесткого шелка, Евдокия Кузьминишна прошла по комнате и, оглянувшись кругом, присела на сундук.

— Здравствуй, девочка! — сказала она. — Тебя как зовут?

— Соня, — пропадая от смущения, прошептала Соня.

— Ты чья же — хозяйская?

— Да.

— Хорошая девчушка! — Она улыбнулась и, прищурясь, поглядела на Соню.

И тут Соня увидела, что она очень похожа на Кузьмича и что она такая же близорукая, как Кузьмич, и оттого, что была близорукая, Соне показалась еще более красивой.

Соня улыбнулась ей в ответ. Она была счастлива, что Евдокия Кузьминишна ее похвалила.

— Сейчас самовар поставлю, — сказала Анна Ивановна. — Ты ведь не спешишь? Или спешишь?

— Да нет, не спешу, — ответила Евдокия Кузьминишна. — Вроде уж и спешить некуда. Эх, орелики! — усмехнулась она. — Промчали, прокатили, да на повороте вывалили!

— Хм… — Анна Ивановна с тревожным подозрением посмотрела на нее и пошла ставить самовар.

Соня во все глаза смотрела на гостью.

— Уроки делаешь? — Евдокия Кузьминишна словно гладила Соню своими мягкими бархатными глазами.

— Да, — еле прошептала Соня.

Тут ее позвала мама:

— Соня, иди домой. Видишь, гости пришли — значит, надо уйти, а не мешаться тут.

Соня собрала свои тетрадки и ушла. А мама осталась на минутку. И Соне слышно было, как Евдокия Кузьминишна весело и охотно разговаривает с мамой, будто век были знакомы и два века дружили!

Уже смеркалось, а Евдокия Кузьминишна все не уходила. Все время слышался ее голос — она о чем-то рассказывала Анне Ивановне, жаловалась и как будто плакала. Соня успела выбежать во двор, повидаться с Лизкой и Олей.

— Вот пойдет обратно — увидите, какая! — хвасталась Соня. — А колец сколько! И все золотые!

Но Евдокия Кузьминишна все не выходила.

А во дворе уже хозяйничала весна. Снег лежал только на заднем дворе, около сараев. По канавке на улицу бежал грязный ручеек. Деревья стояли черные, мокрые, но вовсе не такие унылые, как осенью. Наоборот, они словно просыпались от зимнего сна. И Соне казалось, что они потому стоят так тихо, так неподвижно, что внутри у них уже идет работа, что они гонят соки к веткам и задумывают развернуть почки…

Светило солнышко, от мокрых заборов поднимался пар. Изо всех сил трещали воробьи. Под окном у Луки Прокофьевича ворковали голуби. Два из них спустились к лужице попить водички, а потом снова взлетели. Шум и легкий свист их крыльев напомнил Соне Евдокию Кузьминишну — точно так шумит с легким свистом ее шелковое платье.