Детство Понтия Пилата. Трудный вторник

Но тут из толпы выступил человек в длинном белом плаще, расшитом пурпурными нитями, с пятью золотыми фибулами в форме солнечного колеса; в рубахе с красочными орнаментами, перетянутой широким поясом с золотыми и серебряными нашлепками; в широких штанах из очень мягкой и очень дорогой кожи, в кожаных башмаках, усыпанных мелкими блестящими камешками; с тремя тонкими золотыми гривнами на шее, каждая из которых имела свой оттенок – красноватый, ярко-желтый и почти белый.

Представь себе, Луций, в этом царственно одетом человеке я не сразу узнал своего Рыбака. Но именно он выступил теперь из толпы, возложил мне руку на голову и торжественно произнес нечто для меня непонятное. И после его слов сразу же оборвались сердитые замечания в мой адрес, а все люди, которые стояли поблизости и видели эту сцену, три раза почтительно поклонились моему наставнику, и один раз – мне.

Затем раздались крики, и я увидел, что из озера медленно выходит бородатый и усатый пожилой мужчина в рогатом шлеме, в медном панцире, в кожаных браках и в высоких сапогах со шнуровкой. В правой руке он держал бронзовый меч, а в левой – до блеска начищенный медный котелок.

Он еще не ступил на берег, когда все закричали: «Дагда! Дагда! Добро пожаловать! Мы всё приготовили!»

Я не удержался и спросил Рыбака:

«А кто такой Дагда?»

«Это Леман. Они изображают Лемана, бога озера», – тихо ответил мне Рыбак, не глядя на меня и едва шевеля губами.

«А почему они называют его Дагдой?»

«Потому что на их языке «Дагда» означает «Хороший бог».

Человек в шлеме тем временем вышел из воды на берег, толпа перед ним расступилась, и он по живому коридору прошествовал в сторону навеса.

Там его ожидала молодая и разряженная гельветская женщина, одеяния и украшения которой я, с твоего позволения, не буду вспоминать и описывать, потому что слишком много на ней было одеяний и украшений. Скажу лишь, что на левом плече у нее сидел ворон, а в правой руке она держала конскую уздечку.

«А это кто? Вауда? Или Эпона?» – полюбопытствовал я.

«Нет, это тройная богиня – ворон. Богиня войны и колдовства», – тихо ответил Рыбак.

Человек в шлеме в это время приблизился к женщине. Та тряхнула левым плечом – ворон подпрыгнул, взмахнул крыльями и полетел в сторону буковой рощи.

«А вот теперь она – Вауда. Добрая богиня и покровительница племени», – сказал мой вожатый.

Женщина протянула мужчине уздечку. Он сперва поставил на землю котелок, который держал в левой руке, затем концом меча подцепил протянутую ему уздечку, перебросил ее в левую руку, меч воткнул в один из столбов, на которых держался навес, а следом за этим набросил уздечку на шею женщины и за уздечку повлек ее в бревенчатую хижину. И захлопнул за собой соломенную дверь.

И тотчас несколько женщин кинулись к оставленному им на земле медному котелку, а с десяток мужчин рванулось к воткнутому в столб мечу. И между теми и другими началась нешуточная потасовка, ибо каждая женщина норовила ухватить котелок, и каждый мужчина старался завладеть мечом.

Но скоро раздался властный и торжественный голос Рыбака, который произнес на гельветском наречии:

«Отдайте мне меч победителя! Верните мне котел благоденствия! Я отнесу их новобрачным богам! Тем, кому они принадлежат!»

Наставнику моему не сразу, но повиновались. Он забрал меч и котелок и удалился с ними в бревенчатую хижину, прикрыв за собой дверь.

Тут мужчины поспешили к кострам, горевшим вокруг навеса и хижины. Над некоторыми из костров кипели большие котлы. Над другими крутились вертела со свиными тушами.

Несколько женщин направились к чанам с брагой и вином. Другие женщины стали накрывать на «стол» – на длинный ряд широких дубовых столешниц, уложенных под навесом на насыпь из дерна.

В скором времени из хижины вышли мужчина и женщина. На мужчине теперь не было панциря и рогатого шлема, а с шеи женщины уже сняли уздечку. Вид у обоих был несколько истерзанный, точно, скрытые от глаз внутри хижины, они там боролись или занимались любовью.

За ними вышел Рыбак. Он вынес, прижимая к груди, три засушенные человеческие головы, и одну за другой аккуратно выставил на край стола.

«Бог» и «богиня» уселись возле этих голов, на шкурах, на торце стола. А прочий народ разместился по бокам, на соломенных подстилках.

И пир начался.

«Леману» поднесли жареную свиную ногу, и он, схватив этот окорок, впивался в него зубами и яростно откусывал большие куски.

«Вауде» подали вареное свиное бедро, и она принялась отщипывать от него кусочки.

Наставнику моему, который разместился по правую руку от «бога», первым на длинной части застолья, – ему поднесли вареную кабанью голову. Взяв нож, он вырезал у головы язык, порубил его на мелкие кусочки и эти кусочки стал отправлять в рот, накалывая на нож. Потом отрезал у головы ухо и протянул мне.

Я есть не стал, сделав вид, что с интересом разглядываю, как едят другие.

Мужчины сидели с южной стороны застолья, женщины – с северной.

Ели без всяких тарелок и без ножей; нож был у одного Рыбака.

Брали из груд крупно порезанного мяса, которое прислужники вываливали по центру стола.