Детство в девяностых (СИ)

Она яростно, испытующе, посмотрела на дочь. Даша инстинктивно вжала голову в плечи.

— Мразота! — скривилась мать, хлопнув её дневником по лицу.

Шквал ругани градом посыпался на Дашу. Она, скорчившись, сидела у батареи, словно нашкодивший котёнок, тихонько выла.

— До чего ты дошла! — кричала Галина, — Мало того, что ты круглая бестолочь, ты ещё и мошенница!..

— Мама, прости!.. Я никогда больше так не буду!

— Это не прощается!!!

— Ладно, Галь, — неожиданно вступился папа, — Хватит. Она и так уже себя наказала. Гораздо больше, чем ты думаешь…

Даша в изумлении подняла голову. А папа спокойно продолжал:

— Ложь всегда заводит в тупик того, кто врёт. Тот, кто врёт, сам себя наказывает и мучает…

— Ну прям! — отрезала Галина, — Таким всё с гуся вода. Так что и философия твоя глупая…

— Тебе виднее, Галь, — сказал папа и, взяв свою чашку, поспешно удалился.

Глава 49

Прошло несколько недель, и Даша с удивлением стала замечать, что в доме начали происходить какие-то странные вещи.

Во-первых, мама по какой-то непонятной причине вдруг перестала пилить папу и гнобить Дашу за тройки. Прекратились, к великому облегчению Даши, бесячие мамины рассказы про прораба и Ермошкину. Более того, она больше не брала домой сверхурочную работу, засиживаясь, как раньше, за ней за полночь — и, тем не менее, у них почему-то стало лучше с деньгами. Даша сделала это умозаключение, исходя из того, что в холодильнике то и дело начали появляться то пирожные, то торт, то банка икры, то гроздь больших спелых бананов. Правда, когда Даша приходила из школы домой, икра, как правило, была уже почата, а от торта всегда был отрезан кусок. Это было более чем странно, если учесть, что днём мама и папа обычно работали, и домой приходили только вечером, а баба-квартирантка уже давно съехала от них.

Второй, ещё более странной вещью было то, что в квартире появился какой-то чужой запах, особенно в Дашиной комнате. Нередко, ложась по вечерам в постель, Даша замечала, что от её подушки пахнет чьими-то духами, как будто здесь спал кто-то чужой, пока она была в школе. К тому же, в квартире то и дело стали раздаваться подозрительные телефонные звонки, и, когда Даша подходила к телефону, на том конце провода долго молчали, а потом вешали трубку.

Впрочем, Дашина основная жизнь текла за пределами дома, поэтому, хоть и замечала она эти странности, всё же не концентрировалась на них слишком сильно. Мама больше не ругалась, не скандалила, не жгла свет ночи напролёт, выматывая и себя, и домочадцев, да ещё и вкусности дома появились. Не было причин настораживаться и искать во всём этом какой бы то ни было подвох.

Как-то раз Даша всё же поделилась своими соображениями с друзьями.

— Ну, прямо Полтергейст какой-то! — отреагировал Козлов на её рассказ.

— Слушайте, а может, и правда у них дома нечисть завелась? — высказала соображение Юлька Ивченко.

— Ты думаешь? — усомнилась Даша.

— Ну, а кто тогда в дневное время пожирает из холодильника икру и торты, пока ты в школе, а родители на работе? — резонно спросила Юлька.

— А может, эта ваша квартирантка дубликат ключей сделала, и приходит тайком, пока никого нет? — предположил Хандрымайлов.

— Ага, приходит, чтобы от тортика кусок отрезать, похавать, от икорки отщипнуть, чайку заточить, и, больше ничего не взяв, уйти восвояси? — Юлька прыснула смехом.

— Ага, ещё и в моей постели поваляться, — скептически добавила Даша, — Кроме того, она раньше никогда не душилась духами, и, если от неё чем и пахло, то только луком либо чесноком.

— Да уж… Странно это всё…

— И не говори… Мистика…

Глава 50

В школе у ребят тоже творилась полная анархия.

Учителя массово увольнялись, уходили туда, где платят. Уволилась старая физичка, географичка, историчка. Некоторые говорили, что видели географичку на рынке, торгующей соками марки «Джей-севен». Видать, импортные эти соки кормили её лучше, чем родная школа…

Английского языка в шестом «Г» тоже не было. Не было у них и информатики, впрочем, как и у всех остальных классов этой школы. Никто не шёл работать в школу, кроме совсем ещё зелёных выпускников Педа и откровенных блаженных дурачков.

Одним из таких «блаженных» был новый учитель истории — горбатый низкорослый мужичонка, дёрганный и странный. Над ним потешались все классы, включая и шестой «Г». Звали его Игорь Сергеевич; мальчишки, впрочем, быстро переименовали его в «Пидор Геич».

— Пидор Геич! А Пидор Геич! — кричали ему мальчишки с задних парт, — У вас ус отклеился!

«Пидор Геич» обрывал свою речь на полуслове; нервною рукой невольно поправлял усы под громкий хохот класса.

— Тришин, плохой знак… Плохой знак, Козлов… — перекошенным ртом бормотал историк, лихорадочно отмечая что-то карандашом в какой-то своей тетрадке.

— Пидор Геич! А как выглядит ваш «плохой знак»? — наивно интересовался с задней парты ученик Тришин, — Как фак?

— Неважно, неважно! — брызгал слюной историк.

— Пидор Геич! А вас в армии петушили? — спрашивал кто-то ещё с других парт.

— Неважно, неважно!..

— Значит, петушили, — делал вывод ученик, и все смеялись.