Детство в девяностых

У Лариски гулко забилось сердце… Пригласит ли её Артур на этот волшебный танец, под самую романтичную песню на свете? Она напрягла зрение, высматривая его лицо в дыму и полумраке клуба. Но вот он, в своей белой, ослепительно-белой футболке, идёт сюда, прямо к ней…

Лариска впилась взглядом его чёрные, как вишни, глаза, готовая уже поддаться порыву и сделать шаг вперёд, положив руки ему на плечи. Но нельзя первой проявлять инициативу, он должен сам — так того требовал негласный этикет.

Секунда — и они уже закружатся в танце, и возможно, губы их сольются в незабываемый, томительно-сладкий первый поцелуй. Но что это?.. Артур не пригласил её. Он взял за руку стоящую рядом Ирку Ромашову и увёл на танцпол…

Лариска стояла, будто её оглушили, и не верила своим глазам. Он танцует с Иркой! Обнимает её! Прижимает к себе! А она ещё, дура, ей душу изливала, этой стерве, этой предательнице!..

Ничего не видя сквозь пелену слёз, Лариска бросилась вон и клуба. Каким издевательством звучала теперь для неё эта песня, льющаяся за ней вдогонку!

Longing for the sun you will come

To the island without name

Longing for the sun be welcome

On the island many miles away from home…

— Ларка, ты чё, домой, что ли? — окликнул её Валерка, что сидел с Толькой Ежовым на лавке и пил самогон.

— Ага, домой, — с гонором сказала она и вдруг, выхватив у него бутылку, хлебнула прямо из горла.

Парни так и онемели. Ведь раньше Лариску было не уговорить даже пива выпить.

— Э, ты чё?.. Харэ!..

— Лар, чё случилось, что ли?

— Отвали, моя черешня! — развязно произнесла она и потянулась снова за бутылкой.

Из клуба вышла Ирка. Лара уже сидела на скамейке никакая, размазывала слезами свои смоки-айз по всему лицу.

— Лар, я не виновата, что он выбрал меня… — оправдывалась Ирка, — Он ведь ничего тебе не обещал…

Лариска пьяно захохотала сквозь слёзы.

— И что мне прикажешь делать? Поздравить вас? Поздравляю!..

Валерка и Толька, видя, что она уже набралась до чёртиков, начали отнимать у неё бутылку.

— Убери руки!.. — орала Лариска заплетающимся языком, — Тупое быдло!.. Да мне рожи ваши видеть противно, не то, что сидеть рядом с вами!..

— Слышь, за базар так-то отвечать надо, — сказала Лида Лепанычева.

— Да чё ты её слушаешь? Не видишь, она нажралась, как ханыга! — крикнул Валерка, держа вырывающуюся пьяную Лариску.

— Мусор вы! Понимаете? Мусор!.. — кричала та, заходясь в истерике.

Валерка взвалил Лариску на плечо вниз головой, потащил, как мешок картошки, от греха подальше. Та визжала, молотила кулаками по его спине:

— Пусти меня, скотина!!!

Хватка её ослабла; глаза вдруг страдальчески закатились, а лицо приняло бледно-зеленоватый оттенок.

— Плохо мне… Ой, тошнит меня…

— Только не на меня! — Валерка бросил её на землю.

Подруги Ларисы, теперь уже бывшие, молча с омерзением смотрели на эту сцену. Ленка Лукашова первая прервала молчание:

— Да уж… Хочешь узнать человека изнутри — дай ему водки. Иногда такое дерьмо попрёт, что мама не горюй…

Глава 22

Ясная лунная ночь стояла над деревней, оглушительно треща сверчками в траве.

Для кого-то эта ночь была волшебной и прекрасной. Для кого-то — слегка омрачённой. Для кого-то — обычной, как и все ночи. А для Лариски ночь эта стала чёрным поворотом в её судьбе.

Впрочем, напившись с горя вдрибадан, она мало что сознавала. После обильного приступа рвоты она отключилась прямо там, на траве. Валерка и друг его, Толька Ежов, стояли рядом, озадаченно чесали коротко стриженные затылки. Надо было как-то доставить это тело домой, вопрос только — как?..

— Ну чё, Толян, берём её за руки-за ноги и на мотоцикл сажаем? — нерешительно предложил Валерка.

— Сверзится она с мотоцикла. Придётся пешкодралом на себе переть…

Парни сели на корточки с обеих сторон, положили себе на плечи её безжизненные, словно плети, руки.

— Давай-давай, поднимайся!.. Оп-ля!

Лариска застонала, не открывая глаз.

— Ой, плохо…

Её стошнило. Парни брезгливо нагнули её вперёд.

— За волосы, за волосы её держи! — командовал Валерка.

— Не учи учёного, а съешь говна копчёного, — буркнул Толька Ежов, — Слышь, Вэл, а Вован-то её где?

— Вован в нокауте. Небось, на сушилах сидит, степанирует…

— Чё ему степанировать, вон овец полон хлев, — заржал Толька.

— Гонишь…

— А чё? Вон, в Норине, говорят, один пацан овцу трахнул.

— Овцу?.. И чё?..

— И чё, и всё. Хана. — Толька цыкнул слюной меж зубов.

— Кому, парню?

— Да не парню, овце этой…

— Во ебаной, — хмыкнул Валерка, — Так, Толян, держи её, ща я в окно стучать буду…

Толян втащил Лариску на крыльцо, а Валерка застучал в дребезжащее, запотевшее изнутри окошко.

Заспанная физиономия тётки Людмилы, наконец, показалась в окне. Сослепу не увидев сразу, что происходит, она вышла в сени в одной ночнушке. Зевая и пожимаясь от холода, не спеша отворила дверной запор.

— Рановато возвращаетесь…

И тут взгляд её упал на валяющееся на крыльце пьяное тело.

— Лара! Ла-ра!!! Что с тобой?! — затрясла она дочь, хлопая её по щекам, — Ты… ты пьяна?! Вы что, уроды, с ней сделали?! — тётка Люда набросилась на пацанов.

— Ничего мы с ней не сделали… Домой доставили…

— Вы ж её напоили до бесчувствия!!!