Детство в тюрьме

Карташов наблюдал, стоя у вахты. Когда уже все разошлись, он приказал мне войти в вахтенное помещение.

- Сейчас тебя отведут в изолятор, а завтра поговорим, - произнес он угрожающим тоном.

Изолятор находился в двух километрах от зоны. Меня сопровождали охранники. Изолятор был пуст. Я остался один. На следующий день меня вызвали. В дежурной комнате меня встретили Карташов и неизвестный человек в штатском. Карташов задавал вопросы, а неизвестный записывал.

- Зачем ты это сделал?

- Затем, что я сижу ни за что. Дети за родителей не отвечают, сам я преступлений не совершал, а потому хочу на волю.

- Ты же мог написать жалобу, если считаешь, что ты неправильно осужден. А то у тебя уже второй побег - мы же тебя можем судить.

- А по 82-ой статье всего три года сроку и принцип сложения не применяется, а при поглощении у меня больше трех лет осталось.

- Все равно, даже если тебя осудят по 82-ой статье, находиться ты будешь в режимных колониях и ты загнешься,* пока выйдешь.

* Погибнешь.

- А вы знаете, как говорится в этой песне, сочиненной еще на Соловках: "Эх, чем мучиться три года, лучше раз один рискнуть. Или смерть или свобода, что-нибудь одно из двух".

Карташов грустно посмотрел на меня и сказал:

- Ну, как знаешь... И чем тебе у нас не жилось?

После этого вдруг начал задавать вопросы штатский:

- Куда вы бежали? И с кем имеете связь на воле?

- Я не знал, куда я бежал. Я бежал из тюрьмы, а на воле у меня ни с кем связи нет. Все родственники мои сидят, я даже не знаю, где они. Один старый дедушка посылает посылки из Одессы.

- Вы отправляли отсюда нелегально письма?

- Ради бога, не начинайте вести расследование, как в 37-ом году. Может быть, вы меня спросите, не связан ли я с японской разведкой?

Штатский рассердился, меня отвели обратно в камеру, где я находился четверо суток.

Охрана изолятора была относительно вежливой, кормили хорошо.

Делать в изоляторе было нечего. Я много думал о себе, о своих побегах. Так проходили дни. На третий день неожиданно в камеру вошла Маруся. Я очень обрадовался. Мы поболтали, потом попрощались.

Другая встреча в изоляторе была с Людмилой Сергеевной. Она рассказала, что Карташов обо всем сообщил в Свердловск и в Москву и получил разрешение отправить меня в лагерь, где содержат беглецов, совершивших несколько побегов. Я расспрашивал о ее жизни, она охотно рассказывала. Расстались мы друзьями.

На пятый день послышалось какое-то копошение у двери, и в камеру вошел Миша Медведь. Он сказал, что его вызвали с работы и препроводили сюда. Перед этим он ходил на склад и в мое общежитие, и все его и мои вещи на телеге были доставлены сюда же. Подтверждалось сказан-ное Людмилой Сергеевной: значит, нас действительно куда-то отправят. Миша рассказывал о настроении в зоне. Огольцы, прибывшие из Москвы, задавали тон, укоряя активистов, что те работают на оперов,* что такие фраера,** как я, устраивают побеги, а они, в ком когда-то текла жульническая кровь, даже участвуют в разоблачениях, помогая начальству; что Володя Бауман и Коля Ухов оставлены в колонии, и теперь они совсем одни.

* Оперуполномоченные.

** Те, кто не принадлежат к блатному миру.

На следующий день утром пришли конвоиры из нашей колонии. Нас вызвали, мы вышли на улицу. Конвоиры погрузили все наши вещи на подводу и повели нас на вокзал. На вокзале начальник конвоя купил билеты. Подошел поезд, опять без нашей помощи были занесены вещи. Нас ввели в вагон. Для нас и конвоя было выделено отдельное купе в общем вагоне. Мы устроились, поезд тронулся.

Пассажиры не без удивления заглядывали в наше купе: два пацана в сопровождении конвоя. Вокруг, как обычно в вагоне, люди доставали свертки, кто-то уже принялся за еду. Нам тоже очень захотелось есть. Мы обратились к начальнику конвоя. Он сказал, что ехать всего два с половиной часа, но что если у нас есть деньги, то на станции можно что-нибудь купить. Деньги у нас были - мы получили все, что у нас было на счету. После следующей станции на нашем столике в купе появилась еда - хлеб, масло, колбаса и даже водка. Мы вместе с конвоирами принялись за еду, быстро охмелели и завалились спать. Конвоиры разговаривали с пассажирами. Как мне показалось, не успел я и прилечь, как нас уже разбудили - мы приехали. Вышли. На здании вокзала надпись: станция Исс.

До места назначения пришлось добираться километров семь; вещи наши несли конвоиры. Наконец, мы увидели четырехэтажное здание тюрьмы, прилегающую к ней огромную зону, приблизительно, километра два с одной стороны, очень высокий, метров десять, забор, перед забором двенадцатиметровая запретная зона, вспаханная и прибранная граблями. По верху забора - колючая проволока на специальных кронштейнах, направленная в обе стороны. В середине забора - ворота, маленькая вахта. Это была Нижне-Туринская колония строжайшего режима, а рядом с ней находился Нижне-Туринский изолятор.

НИЖНЯЯ ТУРА