Дева Мария

– «Лесбиянки» – пошлый бульварный термин с негативным оттенком, – нахохотавшись, капризно ворчит Целована. – Тогда лесбиянка пусть будет Руздана, а я вообще сюда случайно зашла. Всем пока, где мои вещи?

Целована демонстративно отряхивает ладошки, показывая, что умывает руки и прощается. Подруга Руза в ответ громко и сочно шлёпает её по кожаному заду.

– Ну да конечно! – деланно возмущается Руздана. – Ты слышала, Машенька? Она, значит, белая и пушистая, а я, значит, лесбиянка с негативным оттенком? Так нечестно! Целована, в следующий раз нижней будешь снова ты! И пороть я тебя буду в два … нет, в три раза дольше!

Подруги вовсю препираются и открыто валяют дурака. Машка чувствует, как пальцы Рузданы забираются по её бедру всё выше, скользят как конькобежец, неумолимо приближаются к «пятачку» между раздвинутых ног. От этих пронырливых пальцев не скрыться, не убежать. По мере того, как невольно возбуждается Машка, трусики в промежности сдавливают её всё сильнее. Откинувшись на подушки, Киса устало рычит. Несмотря на то, что она сама любит гладить свои нейлоновые ножки, спрятавшись на повети, ей как-то не по себе от интимных поползновений Рузданы. Пусть они с Целованой обе чокнутые, но ведь Машка нормальной ориентации? У неё даже парень есть, Родька Сало!

– Пустите меня! – в который раз просит она.

– Дева Мария побледнела, она нервничает, Целованочка, – Руздана по-хозяйски оглаживает вторую ногу Машки. – Это с непривычки. Может, сыграешь ей что-нибудь для успокоения? «Интермеццо» Масканьи, например.

Целована в чёрном корсете и латексных плавках в форме капельки оборачивается к синтезатору, будто прикидывая, заслуживает ли гостья, чтобы персонально для неё исполняли «Интермеццо» Масканьи?

– Всё равно вы лесбы паршивые! – Машка корчится в колодках, звякая замками и шарнирами. – Не трогайте меня своими лапами!

– Бог с тобой, – фальшиво удивляется Руза-медуза. – Целована, разве мы  трогаем эту милую девочку, а?

– Нет! – подхватывает Целована. – Трогать не будем. Только… щупать!

– А ещё покусывать? Я бы с удовольствием изнасиловала её, но она несовершеннолетняя.

– Да! Покусывать и пробовать Машеньку на язычок!

– Прелестно! И немножечко отшлёпать не мешало бы, правда?

– О, непременно отшлёпать непослушную Машу! Гладить тоже будем?

– Разумеется, гладить! Нежно и ласково. Ручками, бёдрами гладить будем, сосками тоже…

В доказательство Руздана освобождает из купальника грудь. Её возбуждённые соски напоминают две красных луковицы. Нагнувшись, она задирает на Машке серую олимпийку вместе с майкой. Машка вдруг вспоминает, что лифчик на ней совсем простенький и заношенный, впрочем, сожалеть об этом не к месту: слишком поздно, изменить всё равно ничего нельзя. Сжав свои колоссальные груди руками, Руздана щекочет ими обнажённый живот пленницы. Киса безнадёжно пытается втянуть в себя брюшную стенку, Руздана заливается смехом.

– Отпустите меня! Отпустите!

Руздана увлечённо рисует сосками овалы и спирали вокруг машкиного пупка. Животу арестантки влажно, беспокойно, горячо.

– Мучить её немножко будем, да, моя Целованочка?

– Только немножко, не до смерти, моя Рузданочка!

– Я хочу в туалет! – в панике верещит скованная колодками Машка. – Сейчас нассу на вашу чудесную кровать!

Руздана прекращает забавляться с голой грудью, всплёскивает крупными облачными руками, как заботливая наседка над неразумным цыплёнком. Чмокает воздух малиновыми губами.

– Наша дева Мария хочет на горшок, иначе грозит навалить нам на кроватку огромную неэстетичную «невозможность», ай-яй-яй. Отведём её, Целована?

– Нет проблем, Рузданочка. Мы отнесём её с почестями, даже ножки расцеплять не будем. Посадим нашу девочку на унитазик…

– … снимем с неё эти восхитительные лосины…

– … чур, лосины снимаю я!

– … найдём под ними не менее восхитительные трусюнчики…

– … потянем вниз и увидим…

–… что же мы там увидим? Я вся в нетерпении! Понесли скорее!

Сумасшедшая парочка с готовностью тащит Машку с постели за подмышки, талию, за полированные колодки, Руздана подлаживается взвалить её на своё мощное плечо. Девчонка извивается, сопротивляется, она почти в истерике. Бусины пота звонко падают со лба на лакированную поверхность.

– Не-е-ет! – орёт бедная Машка. – Передумала! Не хочу! Не троньте!

– Она не хочет. Она ругается. Кладём обратно?

– Кладём. Может, засунем ей кляп, Целованочка?

Машку водружают обратно на постель, распятую в деревянных зажимах.

– Почему мы ругаемся? Ай-яй-яй, где наш кляпик? Где наша кляпушечка для девы Марии?

– А вот он!

– Нет! Только не кляп!

Заслоняя полкомнаты, перед Машкиным лицом разворачивается белоснежный шёлковый купол, похожий на самолётное крыло. Задняя половина купола представляет собой сплошное блестящее поле, передняя – тончайшую сетку с вытканными  звёздочками. Между ними пунктиром струится шов, укреплённый двойным слоем ткани. Сильный запах мускуса, кожи и пота не оставляет сомнений, что перед арестанткой – «трусюнчики» одной из толстух.

– Нет! – Киса кривит рот, пытаясь отвернуть голову. – Только не трусы! Уберите эту гадость, твари городские! Не хочу-у!…