"Дева со знаменем". История Франции XV–XXI вв. в портретах Жанны д’Арк

Категорически отказываясь видеть в Жанне д'Арк пророка, посланного Господом для спасения Франции, Вольтер, соответственно, отрицал и идею ее возможной святости, о которой довольно навязчиво писал в «Освобожденной Франции» Жан Шаплен. Насмехаясь над новыми правилами канонизации, принятыми Тридентским собором, и религиозной политикой кардинала Ришелье[743], знаменитый философ иронично советовал соотечественникам объявить мучеником Генриха IV, поскольку со времени его «проказ» прошло уже достаточно много времени и все их свидетели давно умерли[744]. Он также «решительно одобрял» причисление к лику святых Маргариты Анжуйской в связи с тем, что она «лично возглавила дюжину сражений с англичанами, дабы вызволить из тюрьмы своего идиота-мужа»[745], и канонизацию Орлеанской Девы, поскольку ее уже и так «прославляют в стихах во время церковной службы»[746].

Иными словами, Вольтер полагал, что для спасения родной страны от иноземных захватчиков совершенно не обязательно становиться мученицей за веру, Божественной посланницей и уж тем более быть святой девственницей. Высмеивая не столько дурные стихи Жана Шаплена, сколько его уверенность в том, что обет целомудрия, принесенный Жанной д'Арк, прямо указывал на ее избранность, французский философ превращал свою пародийную поэму в подлинный бурлеск, где тема сексуальной вседозволенности полностью затмевала основной, казалось бы, сюжет.

Впрочем, в основе подобного взгляда на события Столетней войны лежало не только отношение Вольтера к религии. Не меньшее значение имели и его познания в истории, а именно знакомство с различными трактовками прошлого Франции, среди которых явное предпочтение он отдавал, в частности, взглядам Ангеррана де Монстреле[747]. Официальный историограф герцогов Бургундских был, как известно, скептически настроен по отношению к Орлеанской Деве: вопреки прекрасно известным ему историческим фактам[748], он утверждал, что большую часть жизни она прослужила в таверне, где освоила «верховую езду, воинское искусство и другие приемы, на которые не способны молодые особы»[749]. Явный намек хрониста на весьма распущенный образ жизни, который якобы вела в юности героиня Столетней войны, был многократно усилен в поэме Вольтера:

Стан горничной, дебелой и румяной,
Был формою, в которой отлита
Британцам памятная красота.
В шестнадцать лет при лошадях таверны
Ей отыскали заработок верный,
И в краткий срок о молодой красе
В округе Вокулера знали все[750]

.

Из того же источника, на мой взгляд, могла быть заимствована в «Девственнице» и история крылатого боевого осла. Конечно, в основе этой сюжетной линии лежали и многие иные, чисто литературные тексты — греческие мифы, «Метаморфозы» Апулея и, наконец, «Неистовый Роланд» Лудовико Ариосто[751]. Однако о возможном присутствии осла в эпопее Жанны д'Арк из всех очевидцев событий сообщал только Ангерран де Монстреле. Повествуя о неудачной попытке взятия Парижа войсками Карла VII в сентябре 1429 г., он писал: «Во время этого штурма были повержены многие французы… Среди них и Дева, серьезно раненная и проведшая во рву, под задом осла, весь день до вечера, когда Гишар де Шьемброн и другие [солдаты] пришли за ней»[752].

Стоит отметить, что ни один из авторов XV в. не повторил это замечание бургундского хрониста. Однако оно возникло вновь в текстах XVI столетия — правда, теперь уже только английских. Без малейших изменений его воспроизвели сначала Эдвард Холл в 1542 г., а вслед за ним — Ричард Графтон в 1568 г.[753] Cложно сказать, был ли знаком с их хрониками знаменитый французский философ в тот момент, когда приступал к «Орлеанской девственнице», однако «английский след» в создании этой поэмы заслуживает, как кажется, особого внимания.

* * *

Насколько можно судить, среди специалистов по творчеству Вольтера на сегодняшний день практически не существует разногласий относительно источников многочисленных образов и сюжетных линий, задействованных в его самом скандальном поэтическом произведении. Исследователи признают безусловное влияние на автора античной и библейской традиций[754], средневековой агиографии[755], итальянской рокаильной поэмы[756]; указывают на возможные или явные заимствования из «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле, «Потерянного рая» Джона Мильтона и «Худибраса» Сэмюэля Батлера[757]. Однако не менее важной, на мой взгляд, являлась связь «Орлеанской девственницы» — и прежде всего ее эротической составляющей — с английскими историческими сочинениями.