Дева в саду

Александр пронянчился с Томасом весь третий акт. Он было предложил подержать его Фредерике, но та попросту ответила: «Спасибо, я не люблю детей». Александр удрученно думал, что временно взять на себя Томаса – вопрос порядочности. Однако же, встретив пару раз испепеляющий взгляд малыша, он с трудом подавил желание запихать его под сиденье, после чего сесть в машину и уехать в Калверли, а далее на север. Фредерика сидела рядом и изучала его. Она была непривычно молчалива, и впервые за время их знакомства Александр задался вопросом, о чем, собственно, она думает. На сцене молча умирала Марина Йео, но Томас решил дополнить сцену кряканьем и неясными булькающими звуками. Спустилась темнота. Спенсер растворился в ней на пути к неведомой смерти. Черно-бархатный, пышный и дерзкий, провидя падение и Тауэр, Уилки прочел свой эпилог. Тогда пришла Дженни и взяла ребенка, который тут же возобновил свои яростные протесты. Строгий Лодж подвел итоги репетиции, и началась нешуточная попойка.

На лужайках и террасах танцевали под граммофон, бутылочный оркестр и пение Тюдоровского камерного хора. На столах стояли внушительные блюда с кеджери – пряным жарким из рыбы с бобами и рисом. В кустах играли в прятки. Дженни сказала, что ей нужно поговорить с Александром. Фредерика, понимая, что ни Дженни, ни ее никто не подбросит обратно в Блесфорд, спросила Кроу, можно ли ей остаться на ночь. Кроу отвечал, что можно не просто остаться, но и переночевать, если она того пожелает, в одном из трех Главных покоев. За плечом Фредерики возник Уилки:

– Конечно оставайся! Оставайся, танцуй и веселись!

Намного позже, когда Дженни на время исчезла, чтобы на ночь водворить Томаса в коляску, Александр вместе с Фредерикой и Уилки каким-то образом оказался в старом саду пряных трав. Уилки держал Фредерику под руку. Трое беззвучно ступали по освещенным луной заросшим дорожкам, и дребезг общих увеселений едва долетал до них. Пахло розмарином, тимьяном и римской ромашкой. Александр думал, что надо ему повернуть назад и вернуться к Дженни, которой отведена была на высоком чердаке комнатка служанки с голыми деревянными стенами. Он был слегка затуманен выпивкой, но ясно видел, что долгожданный миг приблизился вплотную. Потом оказалось, что он думает о Фредерике. Как она проведет эту ночь? Он вспомнил ее на коленях у Кроу, жаркую и розовую в свете камина, покосился на пухлого Уилки, шагавшего с ней в такт. Возможно, ему следовало бы вернуть ее Биллу Поттеру. Впрочем, это не его дело. У садовой калитки стояли на страже наперстянки с бледно-серыми цветами-колокольчиками.

Уилки сказал:

– Если сейчас повернуть направо и пойти вон по той аллейке, там в конце будут какие-то кусты с совершенно дивным запахом. А сейчас, к ночи, наверно, особенно хорошо пахнет…

Они последовали за ним через лабиринт высоких, стриженых живых изгородей все глубже в темноту и тишину. Александр подумал, что приятно было бы сейчас – и даже более чем приятно – просто просидеть всю ночь неподвижно среди пряно пахнущих листьев и беззвучных трав. Он увидел босую белую ногу, выглядывающую из лавровых кустов, и не сразу понял, плоть это или камень. Повернув за угол, они втроем узрели два сплетенных полуголых тела, скомканную ткань, блестящую бутылку от шампанского…

Прежде чем осознать ритмичное движение белых женских бедер и более темных мужских ягодиц, Фредерика увидела перевернутое женское или девичье лицо. Перед ними была Антея Уорбертон. Лицо, обезличенное на сцене классической, холодноватой прелестью, теперь обезличила яростная, безумная страсть. В светлых волосах, выбеленных луной, темнели влажные пряди, огромные глаза были блестящи и пусты, рот превратился в черный, беззвучный крик предельного наслаждения или муки. Тело мужчины, полуразличимое сквозь рубашку, двигалось напряженно и четко, мокрые светлые волосы скрывали глаза. Тут Александр единственный из троих понял: это целеустремленное создание – его пресный, скрытный, высококультурный друг Томас Пул, что, задумчиво помавая кургузой табачной трубкой, тихим голосом читает лекции о нравственных уроках «Мэнсфилд-парка»[305], а затем отправляется домой к славной кругленькой супруге и трем веселым карапузам. Он почувствовал, что это непристойно, что Фредерика не должна этого видеть. Он хотел увести ее, но только дотронулся до ее костлявого плеча, как Фредерика зло отдернулась, глянула на него с чувством, которое он мог истолковать лишь как презрение или ненависть, и побежала прочь по аллейке.

Услыхав ее шаги, Пул и Антея резко остановились, прижались друг к другу, готовые вместе дать отпор, и посмотрели на остальных зрителей. Пул поднял с травы очки, протер их полой рубашки и сурово уставился на Александра. Прекрасное лицо Антеи медленно обретало свою девичью мягкость. Все молчали. Потом Александр отвесил поклон и удалился. Уилки с легким прискоком последовал за ним. Пул и Антея остались сидеть плечо к плечу, вытянув в траве голые белые ноги, бессильно сблизив тяжелые головы.