Дева в саду

– Я не знал, что у них так далеко зашло. А вы? – спросил Уилки. – Я думал, они просто мечтатели, вполне довольные платоническими вздохами.

Александру было не до размышлений. Он был глубоко потрясен.

– «Ведом могущественной чарой…»[306] – мечтательно проговорил Уилки. – Знай я, что она на такое способна, расшевелил бы ее сам. Но она казалась такой сонной и статичной – то ли дело наша улепетнувшая подруга, целиком состоящая из напряженных мышц. Ну что ж, все мы порой ошибаемся. Вам, кажется, стоило бы последовать за Фредерикой. Она выглядела очень расстроенной.

– Ей стоило бы вернуться домой, – раздраженно сказал Александр. – И да будет тебе известно, я за нее не отвечаю. У меня есть другие дела.

– Старина Пул, наверно, здорово поднаторел, тренируясь на унылых институтских девах, – небрежно заметил Уилки.

– Уилки, сделай милость, закрой рот.

– А знаете, я, пожалуй, сам займусь Фредерикой.

– Делай что хочешь, меня это не касается. Только меня оставь в покое.

– Вы это серьезно?

– Нет. Фредерика ребенок. – Александру вдруг представилось лицо Антеи Уорбертон. – Или это я старею. Для меня она ребенок, ее чистота – сокровище. Но ты этого почему-то не видишь.

– Не вернуться ли вам к вашему собственному сокровищу, – с шелковой вкрадчивостью пробормотал Уилки.

Александр развернулся и ушел, шагая решительно. Уилки засмеялся, отщипнул себе веточку розмарина и двинулся навстречу музыке.

Александр поднялся на верхний этаж особняка, где раньше жили слуги. Большие общие спальни были теперь разделены деревянными перегородками наподобие кроличьих садков, потолки побелены. В скором времени по садкам предполагалось рассовать избранных студентов нового университета. Дженни досталась комнатка на углу, под наклонными балками. Рядом была маленькая кладовая, где на плитке она разогрела для чумазого и беспокойного Томаса молоко, детское питание из печенки с рисом и протертую фруктовую кашку. Теперь на полу стояла отцепленная люлька коляски, в ней сидел Томас, а Дженни, пристроившись рядом, гладила его по спинке, стараясь заглушить в нем всевозможные подозрения и уложить наконец спать.

В дверь постучал Александр. Дженни нервно вздрогнула, впустила его и поспешила обратно к люльке, начинавшей уже зловеще скрипеть и приплясывать. Женщина с раздраженным, не желающим уснуть ребенком – марионетка, которую дергают за ниточки тишайшие звуки: шорохи, постукиванья, скрипы… Над ней властен даже ритм дыхания и напряженное молчание невидимого, неспящего, чутко слушающего существа. Но Александр ничего этого не понял, а потому с порога торжественно и звучно объявил:

– Я вырвался из их сетей!

– Тсс!

– Знаешь, сейчас в саду была очень странная сцена…

– Да замолчи же ты! – мучительно напряженно прошипела Дженни.

Александр послушно умолк и прошел к мансардному окну. Дженни слышала, как Томас прислушивается к каждому шагу. Под окном была деревянная скамеечка. Александр сел на нее и стал смотреть на черно-серебристые ветви сада. В саду тут и там в картинных позах расположились люди. Вон Лодж и Кроу с красными точками сигар. Вон Пул и Антея, уже приглаженные, с льняными волосами и беспорочным выражением лица.

– Милая…

– Тсс! Если я его сейчас не уложу, я… мы не сможем… Он тогда до утра не успокоится.

– Может, мне прийти попозже? – спросил слегка задетый Александр. Он готовился к некоему взрыву: истерических ли рыданий или безумной страсти – этого он и сам не знал. Но никак не к этому раздраженному невниманию. Его предложение только больше рассердило Дженни.

– Просто посиди спокойно, как нормальный человек, и тогда он заснет. Если ты будешь туда-сюда ходить и хлопать дверью, мы так до утра промаемся.

С этими словами Дженни опять занялась Томасом. Недавно она сделала открытие: если ребенок перегулял и не может заснуть от усталости, его можно обездвижить, и тогда он уснет. Загвоздка состояла в том, что ребенка, чуть менее уставшего, тот же метод приводил лишь в еще большее неистовство. Она прижала Томасу попку и спинку, он сперва напрягся, потом обмяк, и дыхание его замедлилось. Он открыл ротик и горячим, влажным личиком уткнулся в простынку. Дженни скованно поднялась и неуверенно глянула на Александра. Александр старательно поддерживал себя в романтическом настроении, вспоминая сладкие муки первых дней влюбленности. Вспомнил объятия ветреным днем в Готленде на заднем сиденье машины – и вдруг увидел мордочку Фредерики, жадно прильнувшую к стеклу. Только не это! Он на миг испугался, что и в это окно сунется сейчас ее любопытный острый нос.

– Ну вот, – сказал он Дженни, – наконец-то.

Она рассмеялась было и чуть не заплакала. Подошла, села рядом с ним. Александр собирался пойти раздобыть вина, но почувствовал, что его осудят, если он хоть на время покинет комнату. Поэтому он начал как-то небрежно расстегивать пуговки на ее платье. Она потянулась к его рубашке, и он – к изумлению своему – едва удержался, чтобы не оттолкнуть ее руку.