Дева в саду

Тут вступила Дженни и едко заметила, что будет гораздо лучше, если Александр сперва подвезет их с Томасом. Александр, борясь со сном, пытался понять, зачем ей это понадобилось. Может, она надеялась убедить Джеффри, что Фредерика была с ними с самого начала. Может быть, хотела уколоть Александра за его любовную неудачу (впрочем, в чердачной комнатке Дженни весьма мило его утешала). А может, виной всему обычная ревность, злость, что он не смог с самого начала решительно отделаться от Фредерики. Он попытался слабо протестовать, но Дженни была непреклонна, охваченная неким особенным, иррациональным женским стремлением к мстительному самопожертвованию. Кончилось тем, что именно Фредерика в странном наряде помогла Дженни дотащить до двери Томаса с его скарбом, весьма бодро управляясь при этом колясочными колесами и запасными баночками детского питания. Александр знал, что ему следовало хотя бы изобразить беспокойство по поводу приема, который Джеффри окажет жене, предложить Дженни кров и совет, если таковые понадобятся – а понадобятся они несомненно. Он испытывал облегчение оттого, что в присутствии Фредерики все это было невозможно, и стыдился этого чувства.

Когда Фредерика вернулась, Александр нарочно изогнулся, чтобы открыть ей заднюю дверь. Фредерика смиренно забралась внутрь, а потом сказала:

– Вы не могли бы отвезти меня до школы и обратно или просто поездить немного, пока я соберусь с мыслями. У меня сейчас некоторые трудности.

– Еще бы, – со знающим видом сказал Александр, знавший, в сущности, не так уж много.

Он подумал, что сейчас неуместно ни поучать ее, ни расспрашивать, хоть ему смутно хотелось и того и другого. Его не слишком тянуло домой, где предстояло ему крепко задуматься о своем нынешнем положении, поэтому он не стал спорить и молча завел машину. Через пару секунд, шелестя бумажными юбками, Фредерика полезла на переднее сиденье.

– Прекрати!

– Почему?

– Потому что это опасно. И я не хочу, чтобы ты тут сидела.

– Почему не хотите? – С этими словами она плюхнулась рядом – просто путаница тощих ног и рук. Поерзала и уселась прямо.

Александр медленно поехал дальше. Прошла еще секунда, и Фредерика недвусмысленно положила ему руку на колено.

– Фредерика, ты должна это прекратить. Ты обоих нас ставишь в дурацкое положение.

– Мне наплевать.

– А мне нет.

Он остановился. По некой причуде привычки он привез ее к старой бетонной дороге, ведущей к ниссеновским казармам и Замковому холму. С высоких вязов гремел до абсурда бравурный утренний птичий хор…

Не прошло и двух секунд, как ужасная девчонка с размаху кинулась ему на грудь и глубоко запустила худые пальцы в его волосы. Потом Александр, как показалось ему, очень долго пытался выдраться из ее объятий: Фредерика оказалась на удивление сильна. В конце концов он разжал ее хватку, затолкал ее обратно в сиденье и зажал ей руки. Он задыхался. Она до крови поцарапала ему ухо.

– Я этого не хотел. Я этого не хочу, понимаешь?

– Точно не хотите?

– Точно.

– Ну что ж, значит, я больше думала об этом, чем вы, – проговорила она, словно намекая на некую свою особую проницательность.

Александр взглянул на нее: спутанные рыжие космы, меловое лицо с синей тенью под глазами, хмурый лоб, сердитый взгляд. Она была сейчас пародией на деву в саду.

– Чем ты занималась всю ночь?

– Разными вещами, и хорошими, и гадкими. В основном гадкими, должна признаться. Помимо всего прочего, я невольно сделалась вуайеркой. Могу сказать, что кое-что я за эту ночь узнала. А вы где были?

– Об этом предпочту тебе не рассказывать.

– Ну и ладно. Все это теперь не важно. Жаль, что я растеряла одежду. Но нарядиться в бумагу все же лучше, чем стащить чужое платье. На это я не способна, а бумага так и так пойдет на выброс. Я очень строго воспитана насчет воровства и всякого такого. Но и буржуазного привито мне немало: видите, как расстроилась из-за тряпок?..

Александр коротко рассмеялся, вопреки себе восхищаясь легкостью, с которой она списала его ночные неудачи, и забавляясь столь точной характеристикой поттеровской морали. Поттеры действительно могли за потерей вещей не заметить потерь более серьезных.

– И все же, – мрачно добавил он, – я смутно чувствую, что должен тебя остановить, предостеречь, или как это называется. Бог весть почему я ощущаю ответственность за тебя и твои выходки.

– Именно бог весть! Вы за меня в этом смысле нисколько не отвечаете – нисколько. И я не принимаю вашей ответственности. Я сама в ответе за себя сегодня и впредь. Одна беда: ведь я люблю вас!

– О боже, – выдохнул Александр и, то ли одержимый неким демоном тактичности, то ли движимый чувством момента, мимолетным чувством или непреодолимой волей Фредерики, добавил: – Как знать? Может быть, я тоже тебя люблю…

Александр был человеком слова. Сказанное овладевало им моментально. Он уже думал с бессильным ужасом, что его слова – правда, что, лишь произнеся их, он возвел их в ранг истины. Возможно, лишь молчание до поры оберегало его от них.