Девальвация человечности

Ия выглядела восхитительно, она была младшей сестрой Марии и Игната, и было ей всего 22 года. Сверкающие глаза глубокого синего цвета, словно позаимствованные у морской бездны, казалось, пронизывают всё куда направляется взор, словно рентген, что сразу же отметил Демьян, буквально прочувствовав этот омут. Копна длинных волос светло-русого оттенка, аккуратной волной прикрывая половину лица, спадала, по тонким плечам подчеркивая длинную шею. Ее худая фигура была облачена в строгие брюки и блузку свободного кроя кофейного цвета, весь образ дополняло длинное пальто. В каждом ее движении было изящество и элегантность, Демьян смотрел на нее, жадно, не отрываясь, он был поглощен, словно инженер пытался найти изъян в разработанном кем-то механизме, стараясь найти хоть что-то отталкивающее в Ие. Не бывает настолько прекрасных людей, думал он про себя, она двигается так, словно играет мелодию, столько грации в одном человеке просто не может быть. На мгновение, всего на мгновение, он словно отключился, весь внешний мир перестал существовать, из поля его внимания пропали все, кроме неё. И снова поток его мыслей был прерван Мари.

— Да, это мои младшие брат и сестра, — продолжила Мария.

— Приятно познакомится, — выдавил из себя растерянный Демьян. — Вы живете здесь вчетвером?

— Да, — удрученно произнес Игнат, — на прошлой неделе, копы схватили Рената, нашего друга. Он проявил оплошность в выражении своих чувств к одной девушке и незамедлительно был отправлен в «Ясный разум».

— Толковый парень, — добавил с сожалением Мирон.

Наступило молчание. Все участники разговора почувствовали неловкость. Нарушила молчание Ия.

— Что же, мы изрядно проголодались, а вы мистер Мод? Как на счет того, чтобы перекусить?

— Прекрасная мысль, я поддерживаю, — со смущением ответил Демьян.

Мария принесла еще приборы, и все принялись за уже остывший завтрак, который пришлось разогревать в духовке. Он включал в себя овсяную кашу, несколько тостов с малиновым джемом и различные напитки, свежезаваренный зеленый чай, кофе или сок. После завтрака, Мария проследила, что бы Игнат пошел отдыхать и ничто его не тревожило. Мирон отправился в библиотеку, что располагалась на втором этаже, а сама она уселась штопать штаны мужа. Ия и Демьян остались одни. Он с детства испытывал потребность заполнять невидимую пустоту между людьми, словами, и поскольку паузы в разговоре доставляли ему крайнее неудобство и дискомфорт, после небольшого молчания, решил чуть больше разузнать о ней.

— Утром, вы сказали, что шли из академии, вы там учитесь?

— Ах точно, да, — с трепетом произнесла она. — Это я говорила про академию художеств.

— Так вы художница? — с интересом спросил он.

— Да, я, правда, еще не доучилась, этот год последний. В комнате, где вы остановились, висит одна из моих картин, маленькая девочка, это я рисовала Марию, такой, какой помню ее из детства. Не лучшая из моих работ по технике выполнения, но, пожалуй, самая сердечная.

— Эта картина, в ней что-то есть, я не знаток изобразительного искусства, но если всматриваться в глаза девочки, кажется, будто художник спрятал там кусочек своей души, словно внутри картины жизнь, это завораживает взор, я думаю, вы очень талантливы.

— Браво, — удивленно ответила Ия, параллельно хлопая в ладоши. — А говорите что не знаток. Мне кажется такими и должны быть произведения искусства, говорила она задумчиво и увлеченно, такими, что оставляют след в душе, ведь художник вкладывает себя в творение, жизненную энергию и силу что содержит в себе. При условии сохранности полотна, именно оно сквозь время, словно сосуд сохраняющий часть души живописца позволяет смотрящим проникнутся эмоциями, почувствовать энергию создателя, стать ближе к автору. Конечно, я еще учусь, а вы явно преувеличиваете, и мои работы не так гениальны, к тому же нельзя по одной картине судить художника. Но я рада, если вам показалось, что смотря в глаза девочки на картине, вы словно почувствовали душу художника, мою душу, — она проникновенно провела ладонью по волосам и озарила собеседника грациозной улыбкой, решив, что слегка углубилась в свои размышления.

— Судить? Как резко вы это сказали. Я говорю, то, что думаю, а думаю я о том, что чувствую. И ваша картина порадовала меня утром. На мгновение мне даже забылся весь этот кошмар происходящий вокруг. Вы талантливы и покорите этот мир.

— Этот мир уже покорен, — с досадой произнесла она. — И художество, как форма, отражения чувственного мира, благо пока не запрещено, но власть нас не жалует. Что уж тут сказать, политика такая, — она слегка сдвинула брови, но это было не столько возмущение, сколько досада. И на лице от той грациозной улыбки, что пару минут назад освещала комнату, не осталось и следа.

— Не жалует? Что вы имеете в виду? — взволнованно спросил он.

— Именно то, что подразумевает это понятие. Знаете, о каком случае говорил Игнат, ну том самом, который породил в нем чувство, что мне нужна защита?

— Он ваш брат, это чувство породила в нем сама природа, первозданная любовь.