Девчата. Полное собрание сочинений

Спортивные состязания оказали неожиданное действие на Дашу Векшину. Два дня она ходила молчаливая, замкнутая. Было замечено, что в эти дни Даша чаще обычного смотрелась в зеркало. А на третий день, не в силах больше хранить свою тайну, отозвала Нюру в сторону, побледнела и призналась:

– Знаешь, о чем я все думаю? Ты только никому не говори… Что, если во мне мировой рекордсмен дремлет, а? Ведь первый бросок – и уже почти областной рекорд! Ты только не смейся…

Но Нюра и не думала смеяться.

– Очень даже просто! – ободрила она подругу. – Мировые чемпионы такие же люди, как и мы с тобой. Попадаются среди них и курносые!

Нюра отступила на шаг и с удивлением посмотрела на Дашу, будто та уже стала чемпионом.

– Не думай, что я за славой гонюсь, – продолжала Даша. – Я так считаю: если у человека есть талант – он просто не имеет права зарывать его в землю. Как ни трудно, а должен его проявить. Просто обязан!.. Вот только есть ли он у меня?

– А ты потренируйся – и узнаешь, – посоветовала Нюра, прищурила глаза и залпом выпалила: – Телеграмма из-за границы: «Известная советская спортсменка Дарья Поликарповна Векшина, стахановка-сортировщица Белоборской запани, толкнула ядро дальше всех участниц олимпиады и установила новый мировой рекорд. В беседе с нашим корреспондентом Дарья Поликарповна заявила…»

– Да ну тебя! – отмахнулась Даша, но смеющиеся глаза ее сказали, что ей приятны Нюрины слова.

Колхозные футболисты сами пожелали играть со сплавщиками и стали приходить по два-три раза в неделю. Выигрывать у них с каждым разом становилось все труднее и труднее.

– Побьем мы еще лесозаводцев или нет, а колхозников научим играть! – ворчал радист.

Однажды ворошиловцы явились на стадион раньше обычного.

Михаил, производивший в тот день угломерную съемку невдалеке от стадиона, заметил, как от группы, сгрудившейся у ворот, отделилось двое. Техник направил трубу теодолита на заинтересовавшую его пару. В кружке объектива, перевернутые вниз головой, заколыхались фигуры капитана и вратаря ворошиловцев. Капитан шагал широко и ровно; на углу футбольного поля он остановился и записал что-то в блокнот.

Михаил вспомнил, как они с Чуркиным мерили ночью лесозаводской стадион, и понял, что присутствует при зарождении стадиона в колхозе имени Ворошилова.

4

Август перевалил на вторую половину. Кончались пригожие дни скупого северного лета. Березы и осины уже расцветились первыми желтыми листьями. На реке убирали наплавные сооружения, чистили берега от обсохших за лето бревен. Освобожденная от древесины река выглядела сиротливо, вода заметно густела и наливалась свинцовой темнотой.

Федор Николаевич составлял список рабочих на премирование. Список получался длинный, бухгалтер требовал сокращения, и начальник запани ходил злой: не знал, кого вычеркнуть.

Лесозаводцев решили вызвать в последнее воскресенье августа.

В субботу вечером, накануне матча, Нюра уезжала в город на курсы мастеров. Михаил провожал ее на пристань.

– Не придется посмотреть, как завтра вас лесозаводцы уму-разуму учить будут! – пожалела Нюра.

– Я тебе в письме всю игру опишу, – пообещал Михаил и тихо спросил: – А ты будешь мне письма писать?

– Нашел корреспондента! – удивилась Нюра. – Я с письмами не в ладу живу: орфография заедает!..

«Вот всегда она такая! – досадливо подумал Михаил. – Разве можно с ней о чем-нибудь серьезном поговорить?»

Яркий лист сорвался с ближней осины, забарахтался над их головами, точно выбирал место, куда лучше упасть. Нюра поймала лист, откусила от него кусочек:

– Горький!.. Ладно, буду писать, раз уж такой любитель чтения нашелся… – Михаил вскинул на нее повеселевшие глаза, и Нюра поспешно добавила: – Доплатные буду писать. Каждый день по три доплатных. Зарплаты не хватит письма выкупать, пó миру пущу!..

Михаил счастливо улыбнулся.

Потом они стояли на нижней палубе парохода, у сходен, говорили случайные, ненужные слова, ждали последнего гудка. Нюра хмурилась, кусала губы, словно жалела уже, что пообещала писать письма.

– В городе тебе весело будет! – сказал Михаил. – Театры, магазины…

– Музеи упустил, – подсказала Нюра. – Я тебя там в три счета забуду!

– А ты разве помнишь?

– Почему мы вечно ругаемся? – с неожиданной болью в голосе спросила Нюра и сейчас же прижала ладони к ушам: оглушительно загудел гудок парохода – басовитый, равнодушный.

Матросы кинулись убирать сходни: дисциплинированные были, старались изо всех сил, не могли подождать минуту.

Михаил прыгнул с палубы на дебаркадер. Шлепая плицами, пароход тяжело разворачивался по течению, уносил Нюру. Она поднялась на верхнюю палубу, всего лишь один разок взмахнула платочком, что-то крикнула. Михаилу послышалось:

– …Доплатные-е!..

Прямо с пристани Михаил прошел на стадион. В сумерках стадион лежал притихший, настороженный, словно и он понимал всю серьезность и ответственность предстоящего матча. Четко белели центральный круг и границы штрафных площадок: завхоз не пожалел известки.